Юноша за кафедрой покраснел и неуставно передернул плечами.
— Если бы получить пленных, — сказал он. — Или хотя бы тела… Анализ ДНК, химизм тела…
— А прямой вектор нам что дает?
— Там нет освоенных систем, — ответил аналитик. — По крайней мере, согласно нашим картам. Та часть космоса всегда использовалась как свалка. Как вам известно, согласно Конвенции об утилизации отходов туда направляются списанные корабли. Программируется включение прыжкового двигателя, экипаж покидает судно в капсуле, и… больше мы судно никогда не видим.
— Выходит, у кого?то дошли руки разгрести тамошние завалы?
— В целом — да, если наши предположения верны.
— А собственно, дел?то — спрыгать туда и посмотреть.
— Мы знаем только направление вектора, но не его длину.
— А дробными?
— То еще чертово дельце.
— Но выполнимое. Что, в разведке нет сорвиголов? Я б и сам вызвался.
— Это не наших умов дело, — резко сказал вице?адмирал. — Это дело имперской разведки. В нашей компетенции отстреливать все, что сюда вываливается, и делать это, пока сверху не скажут «стоп, хватит». Еще вопросы по существу?
* * *
Согласно расписанию, определенному для Шельм, наступила «ночь». Кто?то, напротив, только поднялся, исполнив утренние процедуры и отправившись на патрулирование или на тренажеры — в зависимости от своего образа жизни. На «Фреки» традиционно «жили» в три смены. Коридорная кишка палубы Н была пуста во все стороны, и в этой пустоте шаги разносились как удары по металлической трубе. Пласталевые покрытия стен, обработанные в технике микротрещин, были матовыми и напоминали о распространенном на космических базах неврозе — чувстве, будто в металлической поверхности рядом с тобой отражается кто?то такой, кто на самом деле возле и в помине не стоит. В зеркально отполированной панели по крайней мере видно точно, а здесь — то ли есть тень, то ли поблазнилось… Медики, конечно, о симптомах не распространялись: известное дело — расскажи про болезнь, и всяк ее у себя найдет, и придури это тоже касается. Не на необитаемом острове живем, разное слышали.
Шельмы не спали. Из раздвинутых дверей отсека лился приглушенный свет и еще — разговор, негромкий и ровный, как гул хорошо заизолированного двигателя. Рубен переступил порог.
Так.
— Что это?
Эскадрилья расступилась, пропустив командира к новому столу, на котором громоздилась пластиковая коробка. Уже почти сутки Рубен с переменным успехом сопротивлялся желанию воспринимать любую неожиданность как подвох.
— Это… как бы сказать… пополнение.
Случай, когда комэски поминают маму. Скажите, что я догадался неправильно!
— Шельма?Тринадцать.
Из- за решетчатой дверцы таращились злые желтые глаза. Остальное скрывалось в густой тени. Нагнувшись, Рубен легонько постучал пальцем по пластику. Реакция пилота спасла его: только?только успел отдернуть руку от ударившей меж прутьями лапы. Выпущенные когти ничего хорошего не сулили.
— Осторожно, командир, — воскликнули над плечом. — У него стресс, вцепится.
— Стресс, говоришь? — Рубен прищурился. — Судя по тому, что я слышал про эту тварь, Тринадцатого, стресс она не способна испытывать в принципе.
Как он к нам вписался? Нет?нет, пока не открывайте. Выпустим — изловить и запихать назад будет труднее. А, заместитель? Докладывай.
— При жеребьевке… съер.
— Бюллетени проверил?
Улле помотал головой и уставился в пол. Врет. Не было никакой жеребьевки. Кису захотел. Ну, и что с тобой делать? Прилюдно мордовать?
— Командир, — неожиданно вмешался Дален, — съер, ну что такого необычного в Тринадцатом? Он сроду с кем?нибудь живет и всегда переходит по жребию, когда его эскадрилья отправляется на планету.
— Когда эскадрилья отправляется! — передразнил его Рубен. — А кто нынче отправлялся? То?то же. Кто вам это впарил?
Эскадрилья угрюмо молчала.
— Командир, — сдержанно начал Улле. — Съер. Ну пожалуйста…
Рубен приподнял дверцу, предусмотрительно стараясь держать руки вне досягаемости Тринадцатого. Из темного зева неторопливо, соблюдая достоинство, вышел полосатый бобтэйл, выгнул спину, озираясь по сторонам, и встопорщил бакенбарды. Зевнул, собрав вперед богатые, совершенно белые усы. Подобравшись, мягко канул со стола, мелькнув коротким, вздернутым хвостом.
— Мужик, — уважительно прокомментировал Демонстрируемый ракурс Гектор Трине.
Рубен перехватил кота под плотное пузо, и как раз вовремя. Тот явно собирался покуситься на командирскую койку.
— Я здесь командир. Тебе тоже это придется доказывать?
Презрительное выражение желтых глаз напомнило, что выслуга у Тринадцатого позволяет ему как минимум крейсером командовать, а уж лейтенантов он перевидал! Рубену было что порассказать об этом мифологическом существе.
Никто уже не помнил, как он тут завелся. Впечатление такое, будто он служил па авианосце всегда. Вторая по значимости фигура после вице?адмирала Эреншельда. Нечто вроде корабельного призрака, возникавшего под ногами неожиданно и требовавшего к себе столь же уважительного отношения, как и главком. Как справедливо заметил Трине, Тринадцатый был полноценным неурезанным котом. И в соответствии с поговоркой, гласившей, что у доброго кота и в декабре — март, оглашал «Фреки» романтическими ариями, невзирая ни на какую флотскую дисциплину. Первым естественным побуждением руководства была попытка раз и навсегда пресечь нарушителя хирургическим путем. Пилоты — до сих пор эскадрильи оспаривали друг у друга первенство инициативы, подобно тому, как греческие города наперебой приписывали себе право зваться родиной Гомера — выхватили Тринадцатого буквально из?под скальпеля мед?техника. В прошении о помиловании на имя капитана Крауна отсутствовали имена разве что убежденных котоненавистников.