Глеб Вадимович, даже сейчас можно изменить своё намерение. Да, теперь вы посвящены в очень многие секреты на уровне государственной тайны. Да, режим неразглашения и всё такое. Однако в рамках того же режима секретности вы вполне могли бы занять одну из вакантных должностей в моём отделе или в ведомстве профессора Штаермана. В специалистах вашего уровня образования и интеллекта у нас всегда большая потребность.
Безвыездно жить и работать на КПП, возможно, сложновато, но, тем не менее условия для жизни и интересной работы здесь очень приличные.
Полагаете, я случайно водил вас по лабораторным корпусам и городку ученых? Присмотрелись?
— Конечно. -кивнул Ивин. Он стоял в серо-зеленом комбинезоне с поднятым капюшоном и спущенным на подбородок респиратором и едва заметно улыбался. -Очень неплохо устроены тут армия и наука.
— Так вы согласны?
— Спасибо вам, Ахмет Ильясович. -искренне сказал Глеб. -Всего самого доброго. Прощайте.
Он закинул за плечи рюкзак, с которым двадцать восемь дней назад подошел к контрольно-пропускному пункту, потрогал рукоять ножа у пояса и, не оборачиваясь, осторожно двинулся по еле видной тропинке к влажным кустам. Сразу же послышался шелест задвигающейся бронированной двери шлюза.
2
Территория бывшего СССР Сибирь Усть-Хамский район Хамской области Аномальная Зона внеземного происхождения Черново, «Курорт новоселов» 7 часов 30 июля 2007 г.
Ташкент и Тихоня
Ташкент и Тихоня драили котелки мелким песком, тщательно ополаскивали и опрокидывали сушиться на колышки.
— Слышь, Тихоня, а какого чёрта Хрыч ночью под окнами шарахался и шумел? Спать хотелось, а он выделывался.
Тихоня сморщился, смачно чихнул, вытер рукавом нос и, не торопясь, ответил: -Дык его Боров наладил к ручью посмотреть, что за иллюминация ночью была.
— Иллюминация?
— Ну да, на что Боров в Зоне долго живёт, всем старожилам старожил, и то такого не упомнит. Небо над «Курортом» от самой стены почернело, сполохами занялось сине-зелеными, точно тебе — северное сияние. Здорово было. Я выходил глядеть.
— А меня чего не разбудил? -обиделся Ташкент.
— Тебя, храпуна, добудишься, как же. Сам говорил — дрыхнуть хотелось. Вот и дрых без задних лап. Эй, эй, жир не пропускай, чисть лучше, за тебя перемывать не собираюсь! -возмутился Тихоня.
— Это твой котелок, мои — все чистые! -Ташкент собирался было вступить в препирательства, но Тихоня с досадой махнул на него, вскочил и молча воззрился поверх грубого плетня, из верхнего края которого густо торчали заостренные колья.
— Чего там? -полюбопытствовал Ташкент.
— Хрыч возвращается. Ба! Какого-то козла на горбу волочёт.
Встал и Ташкент. Они молча проводили взглядами Хрыча, вошедшего на «Главный Проспект». Действительно, охранник нёс на плечах не подававшего признаков жизни человека в стандартном комбинезоне. Не обращая ни на кого внимания и не отозвавшись на приветствия Тихони и Ташкента, он тяжелым, размеренным шагом проследовал к дому Борова.
Боров и Хрыч
Хрыч: -Поглядел, как ты распорядился. Ничего особенного не заметил. Мало ли — небо светилось, чего только тут не случается.
Боров: -Такого ещё не бывало.
Хрыч: -Всё по первому разу когда-нибудь приходится. А вот этого хмыря я нашел за вязами на огородах, недалеко от запруды. Ну, знаешь, сразу у плетня.
Боров: -На ручье? Ведь там же безопасно! Чем шарахнуло?
Хрыч: -Откуда мне знать? Сам разбирайся. Долго еще мне его на шкварнике держать-то?! Куда девать?
Боров: -Укладывай на стол. Сдвинь респиратор с рожи. Ага, новичок… Оттуда… Всё, Хрыч, свободен, иди завтракать, там уже вчерашнее мясо дожаривают. Погоди!
Хрыч: -Чего ещё?
Боров: -Да он живой!
Хрыч: -Ну, ясный хрен! Обижаешь, что я — первый день в Зоне, что ли? Трупы на мне не ездят.
Стал бы тебе жмуриков забрасывать! Обшарил бы труп прямо на месте, да и отволок в ближайшую крематорку.
Боров: -Что ж это они там, снаружи, совсем рехнулись — такую рухлядь сюда вышвыривают. На пенсиях экономят, что ли, выплачивать не хотят?
Хрыч: -Да-а, староват. Хотя, с другой стороны… С виду — твоих лет…
Боров: -Ты, Хрыч, грязные намёки-то брось. Я, конечно, на «Курорте» самый старый, только пришел-то тринадцать лет назад тридцатилетним. И выжил, чего каждому желаю. А этот, похоже, сразу помирать к нам припёрся. Поджал хвост прохвост — да на погост.
Хрыч: -Чего-чего?
Боров: -Поговорка, Хрыч, такая древняя, ты не знаешь. Ну-ка, спрысни его водичкой. Полегче, дубина, «спрысни» было сказано, а не «облей».
Хрыч: -Ладно, чего там… О, очухался, моргалками захлопал.
Боров: -Всё, Хрыч, теперь точно можешь идти, пока свинина не остыла. Гонорар возьми на подоконнике.
Хрыч: -Обойма «макаровская»? У-у-у! Маловато будет.
Боров: -А ты что, пуп надорвал, его от самого Ленинграда волоча? Отсюда до ручья — всего два шага.
Хрыч: -Да, Боров, щедростью ты никогда не болел. Что с ним делать будешь?
Боров: -Что в таких случаях делают? Окрестим. Объясним, что к чему. Дальше — как бог даст.
Хрыч: -Да таких случаев я как-то и не упомню. А как крестить будешь? Хлюпик? Дохлик? Удачливый? Псих?
Боров: -Был уже у нас Псих. На карьере гробанулся. Нельзя повторяться, нехорошая примета.