Разведчик вернулся через четверть часа. Ничего не объяснив, сипя респиратором, прошел в голову каравана. Поднял два пальца, пошевелил ими и ткнул вперед. Движение продолжилось. Ташкент округлил глаза, дернул Тихоню за рукав и указал на оружие разведчика. К «грозе» был примкнут оптический прицел.
Это произошло уже ближе к закату, когда осталось позади и бывшее пшеничное поле, и луг, и курган, объеденный непонятной силой до совершенно невообразимых очертаний. Они проходили между лесополосой, подковой охватывавшей Гремячье о очередным деревом-гигантом. Прямо по курсу уже маячили бурые крыши с местами провалившимися шифером и ржавым кровельным железом.
Стрелок остановился и настороженно замер. И тут все внезапно сообразили, что становится трудно дышать, воздух сгустился, а слюна во рту собирается липкими комками, которые не сглотнуть, ни сплюнуть.
— Живо сомкнитесь! -приказал разведчик. -Цепляйтесь за ремень впереди стоящего. Первый, хватайся за мой ремень. Ни о чём не думайте, следите только, чтобы никто не упал. В сторону не смейте кидаться, прибью!
Он напрягся и потянул караван, едва передвигающийся на непослушных ватных ногах.
Ушастый
Я ничего не соображал, ни одной мысли в голове, одна злость на то, что так не повезло. Стрелок, само собой, тут ни при чём. Он как раз всё сделал правильно. Только вот всего предвидеть даже такой ас, как Стрелок, и то не может. Душегубка и весёлый призрак — кочующие аномалии, на одном месте не стоят, вот нас и накрыло. Дело случая, конечно, только вот что неясно: они настолько редкие, что некоторые их и в глаза не видали. А мы за день и то, и другое узреть сподобились. И ведь что странно: и призрак, и душегубка к нам, словно магнитом притянулись. Душегубке так вообще тут никаким боком быть не положено, она в чистом поле разгуливает. Но тут с одной стороны лесопосадка, с другой — баобаб этот дурацкий. А может, кривая вывезет? Нет, не вывезет, попались кролики. Духота нарастала, сдавливала, язык немел, глаза заливало холодным потом. Я бы вытерпел, и все уладилось бы как надо, да Самовар не выдержал, сомлел сзади. Хорошо хоть руку поглубже под мой ремень засунул. Тащу его, а сзади Глюк подпихивает. Самоваровский рюкзак набок съехал, словно нарочно за всё цепляется, мужик только тихо поскуливает. А с боков всё больше сдавливает резиновой духотой, всё сильнее стягивает, и вот уже дышать нельзя, а можно только упасть и лёжа хрипеть, синеть и задыхаться.
Я даже вспомнить не могу, когда это представление закончилось. Сообразил лишь, что снова могу дышать, что в легкие снова попадает воздух, а не воздушный кисель. Но все равно чудилось, что в груди завёлся еж, что он шевелится, копошится, стремясь выкарабкаться наружу. Старался дышать как можно реже, но, похоже, душегубка достала даже легкие, словно кто-то кол воткнул от горла до живота. И я знал, что надо торопиться, что следует как можно быстрее сматываться отсюда, потому что неизвестно, куда подастся душегубка, которая вполне могла вернуться. Стрелок тянул нас вперед с прежней силой и мы пёрли вперёд чуть ли не на четвереньках, а внезапно втрое потяжелевшие рюкзаки прижимали нас к земле. Пёрли молча, потому что превратившаяся в клей слюна намертво схватила всё во ртах. Но что странно. никакого страха так и не было, только дикое озлобление, что не привелось дойти до места без приключений.
Дерьмо эта душегубка, убить не убьет, а душу вымотает по классу «экстра». Мудрые люди название ей дали. Закончилось всё, как и полагается, внезапно. Стена деревьев слева колыхалась, как ни в чём ни бывало, сыпля струйками желтой пыльцы. Стрелок еще не успел разрешить остановиться, а мы всем строем рухнули плашмя. Я ощупал горло. Было больно, и, конечно, не снаружи, а внутри. Нос заложило, но, как это ни странно, всё быстро прошло. Потом лежал, уткнув лицо в прохладную душистую траву, с наслаждением дышал нормальным воздухом, а пальцы сами свинчивали колпачок фляжки.
Рядом сопел Бобёр, время от времени постанывал Самовар, но и они шуршали колпачками. У Ташкента шла кровь носом, глаза вылезли на лоб, он, по-моему, вообще ничего не понимал и судорожно глотал воздух, хрипя и перхая. Потом взгляд его стал относительно нормальным и остановился на фигуре Стрелка. Разведчик не потянулся к фляге. Он с насмешливым интересом разглядывал нас, сидя на корточках. Потом вздохнул, поднялся на ноги и тоже принялся полоскать горло.
— Ну что, -невинно поинтересовался он, -может перекусим?
— Блу-а-а-а-а! -не выдержал несчастный Ташкент. Его стошнило.
— Так точно, товарищ ефрейтор. -косноязычно, но с готовностью согласился с ним Бобёр.
Его стошнило.
— Так точно, товарищ ефрейтор. -косноязычно, но с готовностью согласился с ним Бобёр.
Стрелок склонился над валяющимся в лопухе рюкзаком Самовара. Боковые карманы вещмешка раскрылись, куски металла внутри сбились в сторону, центр тяжести сместился. Разведчик расстегнул молнию, принялся укладывать всё, как следует:
— Спасибо… -невнятно сказал Самовар.
— Кой хрен «спасибо»! -отрезал Стрелок. -Кисейные барышни, возись тут с вами. Другим не легче. Живо приходите в себя. Не забыли, что посёлок необитаем? Дома пустуют, в них могла угнездиться всякая нечисть. В два счёта можно напороться на кровососа или на гипнотизёра. Поэтому, как в армии: на первый-второй расчитайсь и чётные идут со стволами налево, нечётные — с дулами направо. При малейшем подозрении моей команды не ждать, бить прицельно очередями. Всё доступно? Шагай, бояре, ночлег близок.