— А вам не кажется, что немцы рвутся в драку? — спросил кто-то из англичан.
— Не знаю, просто не знаю. Да и что мы все знаем? Наши правительства не сообщают нам, что они делают и какие строят планы.
Мы как слепые. Мы можем только гадать, но ничего не знаем наверняка.
— Похоже, что рано или поздно войны не миновать. Мир слишком тесен, чтобы вместить и Германию, которая требует больше места под солнцем, и Британскую империю, которая не желает сокращаться.
— С одной стороны неодолимая сила, с другой — неподвижная косная масса… Но сейчас речь не об Англии и Германии, а об Австрии и Сербии.
— Ну, убийство эрцгерцога просто предлог — это, наверно, было заранее подстроено.
— Кем же, Австрией или Сербией? По-моему, это совсем не похоже на театральное представление, где на одной стороне злодеи, а на другой — прекраснодушные герои. Если, как вы говорите, убийство эрцгерцога было подстроено, то это гнусность и подлость. Значит, одно из двух: либо правители всех стран — подлые заговорщики, готовые ради достижения своих целей на любое преступление и вероломство, и тогда, если они хотят войны, нам ее не избежать; либо они обыкновенные более или менее порядочные люди, как и мы с вами, — и тогда они сделают все, чтобы ее предотвратить. А мы ничего не можем сделать. Мы бессильны. У них и власть и полная осведомленность. У нас нет ни того, ни другого…
Безупречные лакеи-австрийцы в белых перчатках неслышно подавали и уносили блюдо за блюдом. Джордж приметил одного — молодого, с коротко остриженными рыжими волосами и умным, подвижным лицом. Должно быть, бедный студент из Вены или из Праги, который пошел в лакеи, чтобы заработать на хлеб, пока он изучает английский язык. Они были примерно одного возраста и роста. Джордж вдруг подумал: я и этот лакей — потенциальные враги. Что за нелепость, что за бред!
Пообедали, закурили. Джордж придвинул стул к раскрытому окну и смотрел вниз, на залитую светом оживленную Пикадилли. Сверху грохот улицы казался ровным, приглушенным гулом. Вывешенные возле отеля Ритц огромные плакаты с последними газетными сообщениями были особенно крикливы и воинственны. А сотрапезники Джорджа заговорили о другом: ведь они уже твердо решили, что всеобщей войны не будет и быть не может. Джордж, свято веривший в политическую проницательность мистера Бобба, просмотрел его последнюю статью и успокоился: вот и Бобб говорит, что войны не будет. Это все просто газетная шумиха, спекуляция и шантаж, как на бирже… Тут вошли три или четыре новых гостя, сразу, но не вместе, а явно каждый сам по себе. И Джордж услышал, как один из них, моложавый, в безукоризненном фраке, здороваясь с хозяином, возбужденно сказал:
— Я только что обедал с Томми Паркинсоном из министерства иностранных дел. Ему пришлось рано уйти, он спешил назад, на Даунинг-стрит. По-видимому, кабинет заседает непрерывно. Томми очень мрачно настроен и не ждет ничего хорошего.
— А что он говорит? — нетерпеливо спросили сразу несколько голосов.
— Ну, он ведь не вправе распространяться. Ничего определенного не сказал, просто был очень угрюм и рассеян.
— А вы не спросили, в Германии идет мобилизация?
— Я-то спросил, но он не ответил.
— Может быть, на него просто хандра напала.
Среди гостей был высокий смуглый человек лет сорока, державшийся очень прямо. Он не принимал участия в общем разговоре и молча сидел на диванчике рядом со своей женой — она была моложе его, но такая же молчаливая. Джордж слышал, как он, знакомясь с кем-то, назвал себя: полковник Томас. Немного погодя Джордж подошел к нему:
— Моя фамилия Уинтерборн. А вы — полковник Томас, если не ошибаюсь?
— Да.
— Что вы думаете о создавшемся положении, о котором мы тут так умно толковали?
— Ничего не думаю. Солдату, знаете, не полагается рассуждать о политике.
— Ну хорошо, а как вы думаете, у немцев уже мобилизация?
— Не знаю.
Думаю, что да. Но это еще не обязательно означает войну. Может быть, они мобилизуются для маневров. Вот мы мобилизуемся для маневров на Солсбери плейн.
— Мобилизуемся?! Британская армия мобилизуется?!
— Только для маневров.
— И вы тоже мобилизованы?
— Да, завтра утром еду.
— Боже праведный!
— О, это только маневры. Они всегда бывают летом.
Запомнился еще один день — должно быть, это было последнее воскресенье перед четвертым августа, — когда Джордж пошел на Трафальгарскую площадь, на социалистический митинг в защиту мира. Вокруг памятника Нельсону народ теснился так густо, что Джордж не сумел пробраться поближе и почти не слышал ораторов, стоявших на цоколе памятника, над головами толпы. Седовласый человек с резкими чертами лица и аристократическим произношением что-то говорил о предрассудках черни. Видимо, он доказывал, что грозящая человечеству война — дело рук Российской империи. Опять и опять доносились слова «кнут», «казаки» и фраза «орлы войны расправляют крылья». По соседству шел другой митинг — за войну, и часть этой воинственно настроенной толпы двинулась на сторонников мира. Началась свалка, но тут вмешалась конная полиция. Толпа отхлынула с Трафальгарской площади. Людским потоком Джорджа увлекло к Адмиралтейству и дальше к Мэлл. Он решил, что можно вернуться и этой дорогой и у вокзала Виктории сесть в автобус. Но у Букингемского дворца путь преградила огромная толпа, в которую с трех сторон непрерывно вливались новые массы людей. Дворцовые ворота были закрыты, и перед ними выстроился полицейский кордон. Гвардейцы-часовые в красных мундирах и меховых киверах стояли «вольно» перед своими будками.