До возвращения Элизабет Джордж больше не работал. И прекрасно сделал, так как ему совсем не вредно было отдохнуть. Он остался у Фанни. Обедали они либо на скорую руку дома, либо в таких местах, где заведомо нельзя было встретить знакомых: в обжорках, где завсегдатаями были маклеры из Сити, в каких-то забавных кабачках, где на полу, густо посыпанном опилками, стояли неуклюжие плевательницы и можно было, усевшись на высокие табуреты перед стойкой, съесть жаркое и две порции овощей и выпить пива. Они заходили в мюзик-холлы самого невысокого пошиба, пересмотрели чуть ли не все наивные и грубые фильмы тех дней — хороши были только чаплинские, — и шутки ради побывали в Вестминстерском аббатстве, куда вовек не заглядывает ни один коренной житель Лондона.
И решили, что внутри оно больше всего похоже на мастерскую чрезвычайно бездарного скульптора академической школы, разместившуюся в слишком тесном для нее, но довольно красивом готическом сарае. Фанни терпеть не могла готику, — от всех этих стрел и загогулин у нее мороз идет по коже, заявила она; а Джордж сказал, что истинный дух средневековой скульптуры лучше всего поймешь, заглянув под скамью в ложе каноников. Но ссориться из-за этого они не стали. Они были слишком счастливы.
Об Элизабет они больше не говорили до кануна того дня, когда она должна была вернуться.
— Ты, конечно, пойдешь ее встречать? — спросила Фанни.
— Да, конечно.
— Что ж, передай от меня привет.
— Надо бы ей все рассказать, — в раздумье произнес Джордж.
Фанни мигом поняла, чем это грозит. Ее «свобода» была несколько иного сорта, чем довольно отвлеченная и возвышенная «свобода», которую проповедовала Элизабет. Фанни смотрела на вещи проще и практичней; к тому же она неплохо разбиралась в людях и знала Элизабет куда лучше, чем Джордж. И Джорджа она тоже знала неплохо. Если Джордж все расскажет Элизабет, взрыва не миновать: Элизабет в два счета забросит свои теории, как было и в прошлый раз. Но и посвящать Джорджа в истинное положение дел нет никакого смысла. А с другой стороны, Фанни вовсе не хотелось ни терять его, ни «отбивать» у Элизабет, — это желание пришло много позже, когда Элизабет первая бросилась в драку. Нет, с Джорджем надо справиться, пользуясь мужским тупоумием.
— Что ж, расскажи ей, если хочешь. Но я на твоем месте не стала бы с ней это обсуждать. Она, конечно, уже давным-давно подсознательно чувствует наше с тобой влечение друг к другу и ничего не имеет против, это видно по тому, как она держится. По-моему, совсем незачем без конца судить и рядить о таких глубоко личных делах, которые касаются только двоих. Слова просто гипнотизируют нас, нам кажется, будто существует только то, о чем заговоришь вслух. Да разве можно передать словами такие тонкие и сложные чувства и оттенки? Нам потому и нужны прикосновения, что слова бессильны. Скажи Элизабет не словами, просто люби ее крепче.
— Так, значит, по-твоему, она все знает?
Фанни ощутила легкую досаду. Ну почему до него не доходит, почему он не понимает намека?
— Если она такая проницательная и искушенная, как говорит нам, она давным-давно должна была почувствовать, что это может случиться. И если она ни словом не обмолвилась, значит, она просто не хочет с тобой об этом говорить. Раз она не против, больше ничего и не нужно.
— Но ведь она считает, что в любви надо быть совершенно откровенными и рассказывать друг другу всю правду о своих увлечениях.
— Вот как? Ну, во всяком случае, мой тебе совет: ничего не говори, пока она сама тебя не спросит.
— Хорошо, дорогая, пусть будет по-твоему.
Джордж, как и полагается, встретил Элизабет на вокзале. Она была счастлива вернуться в Лондон, вырваться из затхлой атмосферы родительского дома, из этой надутой и чинной мещанской скуки. Она высунулась из окошка такси, жадно втянула воздух.
— Как приятно снова дышать копотью милого чумазого Лондона! Я опять свободна, свободна, свободна!
— Очень худо было дома?
— Ох, ужасно, я не чаяла дождаться конца.
— Я так рад, что ты вернулась.
— А я как рада! Я очень по тебе соскучилась! А ты прекрасно выглядишь, Джордж, такой красивый стал — прямо итальянец!
— Тебе просто кажется, потому что ты меня две недели не видела.
— А как Фанни?
— Жива и здорова. Кланялась тебе.
— Здравствуй, милая, славная, безобразная моя Тотнем Корт Роуд, — сказала Элизабет, опять высовываясь из окошка.
— А как Фанни?
— Жива и здорова. Кланялась тебе.
— Здравствуй, милая, славная, безобразная моя Тотнем Корт Роуд, — сказала Элизабет, опять высовываясь из окошка.
— Кстати, пока тебя не было, я в Сохо чуть не задохнулся. Может, переедем куда-нибудь, где можно жить по-человечески?
— Как, в предместье? Что с тобой, Джордж! Ты же терпеть не можешь лондонские предместья и всегда говорил, что тебе нравится жить в центре.
— Да, верно. Но, может быть, нам удастся подыскать что-нибудь стоящее в Челси.
— Две квартиры в Челси нам не по карману.
— А почему бы не снять одну большую на двоих?
— Жить в одной квартире? Да что ты, Джордж!
— Ну, не хочешь — не надо, но Фанни считает, что Сохо вредно для твоего здоровья.
— Ладно, там посмотрим.