— Вот странно, — говорила по этому поводу Элизабет (Фанни слушала ее с самым скромным видом, но с затаенной усмешкой). — Я-то считала, что ты — женщина именно того типа, который для Джорджа всего привлекательней. Но он говорит только, что у тебя «необыкновенные глаза», а глаза ведь совсем не эрогенная зона. Стало быть, ты ему нравишься просто как человек…
Поэтому Элизабет ничуть не трогало, что Фанни целуется с Джорджем или говорит ему: «Милый, принеси мне сигарет» — и он мчится со всех ног за сигаретами, или что он называет Фанни «голубка» и «дорогая». В наше время люди сыплют ласковыми словечками направо и налево, и кто их разберет, может, это еще ничего и не значит. И в самом деле, так продолжалось довольно долго, и, однако, «ничего не произошло». Джордж был всей душой предан Элизабет, притом ведь, когда Фанни была в Лондоне, они уезжали, а вернувшись, уже не застали ее. И Джордж и Фанни умоляли Элизабет поехать с Фанни на юг, но Элизабет ни за что не соглашалась. Она тоже умеет быть верной и преданной, не нужен ей отдых, если Джордж не может отдохнуть вместе с ней. Но к этому времени Фанни стала нежно, очень нежно относиться к Джорджу. Реджи ей наскучил: он с головой ушел в свои атомы и подчас забывал о своих обязанностях «faut-de-mieux». И она решила, что, пожалуй, недурно бы ей с Элизабет, так сказать, обменяться партнерами. Не то чтобы она хотела «отбить» Джорджа у его любовницы — ничего подобного! Он вовсе не нужен был ей в качестве permanence247, — это она охотно предоставляла Элизабет. Но уж наверно он будет отличным locum tenens248, пока Элизабет приобретет новый опыт в обществе Реджи. И когда Джордж провожал ее на вокзале Виктория, ее прощальный поцелуй был горячей, чем всегда, пожатье руки — необычно долгим и нежным, а взгляд прекрасных глаз — особенно призывным.
— До свиданья, милый! — Фанни наклонилась из окна и, к удивлению Джорджа, еще раз поцеловала его в губы. — Я, конечно, буду писать — часто писать. И ты, смотри, непременно пиши мне. Я вернусь не позднее марта.
И она писала: изредка — Элизабет, раза два — им обоим, чаше всего — Джорджу. Ее письма к Джорджу были самыми длинными и самыми забавными. Некоторые он показал Элизабет, другие забыл показать. Отвечал он аккуратно и очень нежно.
Отвечал он аккуратно и очень нежно.
Перед рождеством в Лондон, по дороге в Мюррен249, заехал Реджи Бернсайд. Он заглянул в студию Элизабет выпить чаю и, застав ее одну, предложил ей руку и сердце, — предложил так неожиданно и небрежно, словно речь шла о том, чтобы не пить чай в студии, а пойти в кафе. Элизабет была удивлена, польщена, взволнована. Они долго разговаривали. Ее поразило, что Реджи вообще хочет жениться — да еще на ней! Не будь она так польщена, она просто оскорбилась бы: неужели кто-то мог подумать, будто она согласится выйти замуж! Ее презрительная мина ясно говорила: «Благодарю-покорно-я-не-из-таких!»
— Это что же, Педжи, новая манера острить?
— Что вы! Я говорю совершенно серьезно!
— Но с чего вдруг вам вдумалось жениться?!
— Да как-то удобнее, знаете, и письма адресовать, и гостей принимать, и вообще.
— Но почему вы выбрали именно меня?
— Потому что я в вас влюблен.
Элизабет немного поразмыслила.
— Но я-то вряд ли в вас влюблена, — сказала она раздумчиво. — Нет, конечно, нет. Вы мне ужасно нравитесь, но это не любовь. Я люблю Джорджа.
— О, Джордж… — Реджи пренебрежительно отмахнулся. — Чего ради вы тратите на него время, Элизабет? Из него не будет толку. Кроме нас с вами, он не знаком ни с одним стоящим человеком, а в Кембридже никто не принимает его картин всерьез.
Элизабет сразу ощетинилась:
— Не говорите глупостей, Реджи! Джордж — прелесть, и я не желаю слышать о нем ничего подобного. И кому интересно, что думают о художниках ваши несчастные кембриджцы!
Реджи переменил тактику:
— Ладно, не хотите выйти за меня замуж — не надо. Но вот что я вам скажу. Вы так кашляете, и легкие у вас слабые — нельзя вам оставаться всю зиму в Лондоне. Я не стану связываться с Мюрреном, если вы поедете со мной на месяц куда-нибудь на Ривьеру. Там нетрудно подыскать тихий уголок, где не встретишь ни одного англичанина.
Это было для Элизабет куда опаснее и соблазнительней, чем предложение руки и сердца. Ей донельзя опостылели лондонский туман, и холод, и нудный мелкий дождик, и слякоть, и сажа, и дурацкие камины, от которых в комнате полно пыли к грязи, а тепла — никакого. Уже не раз она жалела, что не поехала с Фанни. И притом месяц с Реджи — ведь это в точности соответствует их уговору с Джорджем! А про то, что можно еще и обвенчаться с кем-то другим, у них и речи не было. Элизабет колебалась… все же как-то нехорошо вдруг бросить Джорджа одного в Лондоне и укатить с Реджи, хотя бы только на месяц. Что и говорить, она ужасно любила Джорджа.
— Нет, Реджи, сейчас я не могу. Поезжайте в Мюррен, а когда вернетесь, может быть… словом, там видно будет.
Элизабет поджарила хлеб, приготовила чай, и они уселись перед камином на низком, широком диване. Тусклый свет скоро померк в грязно-сером небе; но они еще долго сидели у огня, держась за руки.