— Рад за вас: она чудесная девушка.- Меня вдруг охватило чувство непоправимой утраты, а потом мне показалось, что между мной и остальным миром возник высокий барьер.- Желаю вам счастья, Тедди. И с Джун, и с работой.
— А вам не будет неприятно, если я подам заявление?
— Почему вдруг?
— Я ведь стану вашим начальником.
— Что ж, Том не слишком мешал мне жить.
— Ходят слухи, что Хойлейк будет проводить реорганизацию.
— Я уже давно об этом знаю,- сказал я. И посмотрел на стопки папок, на красные и черные чернильницы, которые наш рассыльный должен был вчера вымыть, на жестяную крышку от банки, служившую пепельницей, где дымила моя сигарета, на арифмометр и пишущую машинку, на календарь с изображением девушки, чем-то напоминавшей Сьюзен, на папку, полную счетов, у меня на столе,- все это складывалось в унылую, однако по-своему приятную пустыню… Но по крайней мере, подумал я, отворачиваясь от календаря, мираж меня уже не обманывает.
— Я давно знал об этом,- повторил я. И, тяжело положив руку на плечо Тедди, шутки ради сжал его так, что тот охнул от боли.- Подавайте, подавайте свое заявление, Тедди!
24
Когда поезд подходил к Вулу, Элис спала у меня на плече. Жара была почти невыносимой, и хотя мы всю дорогу держали окно открытым, воздух только слегка колебался, как густая каша, и не давал ни глотка кислорода. Я легонько толкнул Элис, и она проснулась, не спеша открыла глаза и улыбнулась мне счастливой улыбкой. На ней была тирольская синяя юбка и белая блузка. Помогая ей встать на ноги, я радостно ощутил прикосновение ее полной груди.
— Четыре дня! — сказала она, когда мы наконец сели в такси.- Целых четыре дня.
Не знаю, право, как я смогла дождаться…- Она поцеловала меня, не обращая внимания на зевак, слонявшихся около станции.
— Смотри,- заметила она, когда машина выехала на извилистую проселочную дорогу, обсаженную буйной зеленой изгородью,- вон замок Тэсс из рода д'Эбервиллей.
Однажды мне пришлось играть Тэсс в одной ужасной постановке. И я прочитала о ней все, что могла. Это край пылких страстей, мой дорогой.
Я тихонько укусил ее за ухо.
— Это звучит как обещание.
— Все будет так, как ты захочешь,- шепнула она.- Можешь даже избить меня, если тебе вздумается.
— Это уже зависит от того, как ты будешь готовить.
— У нас целый чемодан продуктов. Я опустошила дома всю кладовую.
Я сказал ей на ухо немного непристойную шутку, и вдруг она вспыхнула, а потом захихикала, как школьница.
— Да ну вас, мистер Л.! Как у вас разгорятся страсти, так вам удержу нет. Ни на минуту в покое не оставляете.
— Это ты правду сказала,- подхватил я.- Я человек неутомимый. Не легко тебе со мной придется, девушка. Так и знай.
Она приложила палец к губам и показала глазами на шофера.
— До чего трудно было дождаться этой минуты, правда?
— Еще бы! Пока я не увидел тебя на вокзале Ватерлоо, мне не верилось, что мы действительно уедем. Да и сейчас все кажется каким-то сном.
— Мы сделаем его явью.
Потом до конца пути мы не сказали больше ни слова и только держались за руки.
Наконец такси остановилось перед коттеджем.
Это был выбеленный известью домик с соломенной крышей и двумя крылечками — прежде здесь было два дома, но потом их соединили в один. Он стоял в конце дорожки, ответвлявшейся от шоссе, среди разросшейся бузины и кустов черной смородины, словно сам стремился к уединению. Из-за холмика позади него доносился слабый шум моря.
Я расплатился с шофером, и он на предельной скорости помчался обратно; такси — старую колымагу марки «минерва» с высоко посаженным кузовом — бросало из стороны в сторону, так что рессоры жалобно повизгивали.
— Можно подумать, что это дом с привидениями,- сказал я.
— Как знать? Давай будем являться сюда после смерти, хорошо?
— Но мы ведь пока не собираемся умирать,- сказал я и, подхватив ее на руки, перенес через порог.
Я опустил Элис на диван в гостиной и остановился, глядя на нее сверху вниз: у меня кружилась голова.
— Ну вот ты себя и скомпрометировал,- сказала она.
— Меня это не тревожит,- заметил я.- А ты понимаешь, любовь моя, что мы с тобой совсем одни? И нам не надо думать о том, что неожиданно может вернуться Элспет или нас может выследить Ева. И мне не придется расставаться с тобой в десять часов, и я буду дарить тебе хрусталиков сколько ты захочешь и в любое время.
— А почему бы не сейчас?-Она потянула меня к себе на диван. И мы погрузились в наслаждение, острое, как боль. Потом мы очнулись, потрясенные и испуганные: это было полное растворение друг в друге. Мы слились, словно две амебы, и в то же время яростно, как столкнувшиеся автомобили.
— Боже,- прошептала она,- это было уж слишком чудесно.- Ее «боже» не прозвучало как богохульство. Не показалось оно мне богохульством и в минуты самого большого упоения. Тогда она несколько раз повторила это слово — изумленно, прерывисто; прежде я никогда его от нее не слыхал.
Перед чаем мы пошли умыться на кухню. Это была маленькая прохладная комната с каменным полом; из плоской раковины во все стороны разлетались брызги. Вода была ледяная, и Элис, раздевшись до пояса, вздрагивала каждый раз, когда капли попадали ей на спину. Стекла крошечного оконца были покрыты густым слоем пыли, и в полумраке кожа Элис, казалось, излучала свет. Сейчас, когда меня не терзало желание обладать этим телом, я любовался его красотой отвлеченно, как гармоничной гаммой света и красок, как прихотливым сплетением изогнутых линий, которое отдавало, отдавало, отдавало свою прелесть воздуху, холодной воде и мне.