«Капризом» назывались искусственные развалины в готическом стиле. Три срезанные наискосок башенки были слишком малы, и не верилось, что они когда-либо могли быть настоящими башнями. В самой высокой были даже прорезаны две бойницы. В одной стене виднелась дверь, а над ней каменный барельеф; в другой — три окна, возведенные лишь до половины. Кладка была на редкость прочной: Седрик рассказывал, что сравнивал «Каприз» с гравюрой времен его сооружения и убедился, что, простояв свыше ста лет на этой лужайке, открытой всем ветрам, «развалины» ничуть не пострадали.
— Это постройки моего пра-пра-прадедушки,- сказала Сьюзен.- Его звали Перегрин Сент-Клэр, он был ужасно распутным и дружил с Байроном. Мама мне немножко рассказывала о нем,- он устраивал здесь оргии. Почти весь Уорли был построен на земле Сент-Клэров, и он, конечно, творил здесь, что хотел.
— Что же он делал на эгих оргиях?
— Гадкий!-воскликнула она.- Откуда мне знать? Мама никогда не рассказывала подробностей. Хотя, сообще говоря, она гордится им. Он ведь так давно умер, что стал очень романтичной фигурой. Он растратил большую часть фамильного состояния на эти оргии, а мой прапрадедушка пустил по ветру остальное и был убит в Крыму. Мама им тоже очень гордится: он был такой отважный и безрассудный.
— А сейчас в Уорли не осталось больше Сент-Клэров?-спросил я.
— Одна только мама. По словам мамы, налоги на наследство и алкоголь доконали Сент-Клэров. Ее родители жили в Ричмонде — теперь они уже умерли. А последнего Сент-Клэра убили на войне четырнадцатого года. Почти все мужчины в мамином роду погибли на поле боя.- Она вздрогнула.- Я очень рада, что я девушка.
— Я тоже,- сказал я и поцеловал ее.
Луна зашла за облако, и в эту минуту «Каприз» стал похож на настоящие развалины.
Человек, который построил эту игрушку, умер, все Сент-Клэры умерли, а я был жив, и мне казалось, что уже одним этим я одержал победу над ними — и над ними, и над родителями Сьюзен, и над Хойлейком, и над Бобом, и над Джеком Уэйлсом: все они зомби, все до единого, и только я — человек из плоти и крови.
— Ты пойдешь со мной на городской бал?- споосил я.
— Очень жаль,- сказала она,- но не смогу.
— Почему?
— Потому что я буду на нем с Джеком.
— А мне казалось, что ты любишь меня. Значит, он тебе больше нравится? И его роскошный автомобиль?
— Как ты можешь говорить такие гадости! — Она вскочила на ноги, словно подброшенная волною гнева.- хакое мне дело до его дурацкой машины? И мне совершенно все равно, есть у тебя машина или нет.
— хакое мне дело до его дурацкой машины? И мне совершенно все равно, есть у тебя машина или нет. Просто мама пригласила его составить нам компанию, она всегда его приглашает. И поедем мы туда в «бентли» все вмете, мы с ним ни минуты вдвоем не будем.- Она заплакала.- Ты меня совсем не любишь.
Она обиделась и сразу стала маленькой и беззащитной. Меня охватила такая жалость к ней, словно передо мной была самая обыкновенная девушка, а не дочь Гарри Брауна, защищенная от настоящего горя стеной капитала в сто тысяч фунтов.
— Радость моя,- сказал я,- прости меня. Я очень тебя люблю. И по-глупому ревную.- Я взял ее за руку и притянул к себе.- Не плачь, любовь моя, а то у тебя глазки покраснеют. Дай я тебя обниму и перестань плакать.
Ну, ради твоего Джо.- Я нежно поцеловал ее и почувствовал, как она прижалась ко мне, словно ища защиты.
— У нас дома порой настоящий ад,- сказала она, всхлипывая.- Прямо о тебе не говорят, но я знаю: они считают, что мы не должны встречаться. Они говорят, что я еще слишком молода, чтобы иметь постоянного поклонника, но я понимаю, что дело не в этом.
— А почему ты сама не объяснишься с ними?
— Джо, ведь мне всего девятнадцать лет. Я ничего не умею. Мне всегда говорили, что работать мне не придется и специальные знания мне не нужны.
— У меня хватит денег на двоих.
— А что, если мы не получим разрешения на брак?
Я вспомнил голубую иволгу, которая когда-то жила у нас дома. Я выпустил ее из клетки, и она вылетела на пыльный двор,- через пять минут ее сцапала кошка. И я внезапно понял, что не имею права требовать, чтобы Сьюзен променяла свой дом на дешевую комнатенку и выматывавшую душу работу в магазине или на фабрике, пока ей не исполнится двадцать один год. Если Сьюзен придется стоять весь день за прилавком, сложив губы в вечную улыбку, мечтая лишь о том. чтобы дать отдых усталым ногам, если Сьюзен придется на фабрике выслушивать приказания старшей, которая будет отчаянно ненавидеть ее за молодость, красоту, интеллигентную речь, хорошие манеры и сумеет найти тысячи мелких способов отравлять ей жизнь,- то мне снова придется пережить чувство, охватившее меня двадцать лет назад, когда я увидел растерзанное тельце иволги и ясно понял, что во всем виноват только я.
— Не тревожься, девочка,- сказал я.- Мы найдем способ, как пожениться.
— Они обычно ни в чем мне не отказывают,- сказала она.- Во всяком случае, папа.
Они совсем не злые, Джо, право, не злые.- Внезапно она прильнула ко мне и покрыла поцелуями мое лицо.- О господи, я до того люблю тебя, что ты и представить себе не можешь…