–Где Марья, а? – взорвался во гневе царь, – Ты куда, колдун наглый, её подевал? А ну-ка, царю отвечать!
А Ивану и сказать нечего. Голову он понурил и руками разводит печально. Не ведаю, отвечает, царь-батюшка, где Марья – невесть куда ваша дочка пропала.
–Взя-а-а-а-ть!!! – не своим голосом император заорал, – В кандалы этого негодяя! В каземат! В подвал пытальный! Шкуру с него снять, а дознаться, куда он царевну девал!
Налетели гвардейцы тут бравые и в один миг скрутили Ивана. Да и поволокли его, колотя нещадно, к такой-сякой бабушке. «Вот тебе и царская милость! – сокрушается про себя воин недобитый, – Вот тебе и министр! У энтих царей шажок лишь от любви до гнева. Нет бы, выспросить меня, чего да как, а он – сразу в каземат, в пытальню. Эх, царь, царь – неладно ты здесь, выходит, правишь!»
Приволакивают его в скором времени в крепость холодную и заковывают в цепи руки его и ноги. А потом волокут в мрачный и затхлый подвал, где пред очи какого-то чинодрала бросают на пол без всякой жалости. Тут заместо солдат появляются два палача, харями неприятных. Один из них толстый был и жирный, а у другого морда была прямо лошадиная, а глаза косые. А этот вельможа, за столом посиживая, велит писцу перья вострить да надменным голосом Ивану и говорит:
–А ну, отвечай, вор и тать, кто научил тебя колдовать? Когда ты продал душу свою дьяволу? А?!!
Позвенел Иван тяжёлыми кандалами, сплюнул на пол слюною кровавой да таково пытальщику и отвечает:
–С меня колдун, как с кота бодун! Ни разу в жизни я не колдовал и божью свою душу чёрту не продавал. А вот ты, твоя немилость, и впрямь-то изрядный колдун, и я это вскоре тебе докажу…
–Молча-а-ть! – заорал бешено вельможа, – Отвечай, нахал, куда царевну спровадил, покуда я сильнее не осерчал! Говори, поганый знахарь!
–Ладно, – усмехнулся Ваня, колечко медное большим пальцем потирая, – Так и быть, отвечу вам всю правду. Доложите царю-батюшке, что царевну Марью я в блоху превратил, и она сейчас на заднице у величества обретается. Ха-ха! Коли желаете её споймать, то идите сей же час и амператора обезштаньте, да обыщите, как следует, его задницу. Ежели блоху там поймаете, значит, царевна у вас будет в руках, а ежели её там не окажется, то, значит, она ускакала. Ха-ха-ха-ха!
У чинуши важного ажно гневные миазмы рожу испоганили. Подскакивает он споро на ножки и к пытаемому Ване в ярости подлетает. А с ним и два этих мастера дел заплечных. Ну, визжит сановный садист, сейчас ты пожалеешь, что на свет народился…
А Иван тут губу скривил, да ка-ак свистнет что было сил пронзительно. У палаческой компании от свиста сего разбойного чуть было не лопнули в ушах перепонки. Остановилися они, будто молнией поражённые, на Ваню уставились и молчат. А он им:
–Ну что, треклятые муколюбители, сейчас я вас колдовать буду учить. Вместях волшебство окаянное творить станем. А за последствия оного дела общинно будем отвечать…
У обоих палачей после сего Иванова обещания страх на харях проступил и даже отчаянье. У толстого злыдня губа книзу оттопырилась, и струйка слюны вонючей по бороде его побежала. А у второго, с лошадиной-то мордой который, глаза во все стороны завращалися, а потом и вовсе скосилися к самому носу. Один лишь главный мытарник не поддался на сей гипноз, и аж затрясся от ярости.
А Иван стишок волшебный начал сказывать:
Лети филин, лети ворон
Лети, пой сорокопут
Принесите вы мне волю
Ото всех на свете…
И он пытливо на палачей уставился.
–Пут, – выдохнули те хором непроизвольно.
Чик! Закованного в железо Ивана в помещении подвальном как не бывало, а ручные его кандалы в воздухе висеть не стали и со звоном и гулом на пол брякнулись.
Что произошло там далее, мы не знаем. Можем лишь о том догадываться. Только смею утверждать я наверняка, что всей этой не бравой троице не поздоровилось очень, ага.
А Иван-солдат в чистом поле-полюшке вдруг оказался. Стоял он на просёлочной дороге и даль открывшуюся тупо весьма созерцал. Ничего-то у него более с собою не было, даже походного ранца. Эх, где же кони мои огневые, подумал он про упряжку купцову? Где одёжа роскошная? Где деньги, от слуги Митяя да от царя полученные? Всё было пусто… Да, подумал Иван, не даром-то говорят, что полученное обманом счастия не приносит. Как пришло ахом – так и ушло прахом! Да и ну его всё к ляду!
«А где ж царевна-то Марья? – озаботился он непритворно. – Кем же это душенька её была уворована? Эх, была бы у меня возможность – ничего бы не пожалел, чтобы её сыскать, всё на свете бы за неё отдал!..»
Повздыхал Ваня, попечалился, да куда глаза глядят и потопал. Шёл он, шёл, с дороги на тропку сошёл и забрёл через время известное в такие дебри, что ни в сказке сказать, ни пером описать. В неописуемом прямо лесе солдат наш оказался. Ели там были такие большие и толстые, что скрывали они само солнце, и не обхватить их было и вдвоём. А кругом-то мох мягкий стлался ковром, и даже птицы тама не пели и звери не бегали… Не дюже много времени Иван по лесу этому волшебному шествовал, как вдруг смотрит – никак полянка впереди завиднелася? Пригляделся он получше – так и есть: открывается перед ним поляна светлая. А на той полянке – господи-боже! – избушка стоит бревенчатая на курьих чешуйчатых ножках. Да стоит-то прямо как в сказке – к лесу, конечно, передом, а к Ивану, выходит, задом…