От огородов донесся командный голос Дмитрия:
— В ряд становись! Да брось ты мешок-то, не денется он никуда!
Краткий миг обалдения прошел, жизнь продолжалась. Никифор покрутил головой и призывно замахал кому-то рукой.
— Ха! Поглядите-ка, кого я вам привез!
Мишка увидел, как от воды к ним поднимается какой-то пожилой мужчина. Только когда он подошел ближе, стало понятно, что ему еще далеко до сорока лет, с толку сбивала седина, густо вплетенная в бороду и волосы на голове. Был мужчина высок, широкоплеч и, хотя одет просто, подпоясан воинским поясом с мечом. За руку мужчина вел бледного и худенького паренька лет десяти-одиннадцати. Мужчина смахнул с головы шапку и коротко склонил голову:
— Здрав будь, Корней Агеич.
Дед смотрел на мужчину так, словно пытался что-то вспомнить и никак не мог.
— Здравствуй и ты… Кхе…
— Не узнаешь меня, дядя Корней?
Мать вдруг ахнула и схватилась руками за лицо:
— Лёша… Лёшенька! Господи, седой весь!
— Здравствуй, Аннушка, а ты еще краше стала!
Мать соскользнула с седла, торопливо шагнула к приезжему, оступилась, чуть не упала, но мужчина подхватил ее сильными, даже с виду, руками.
— Вот и свиделись, Аннушка, я и не думал…
— Леха! — К деду вернулся дар речи. — Леха, едрена-матрена, а говорили: ты убитый! — Дед обнял Алексея. — Я же по тебе заупокойную службу в Турове справил. — Голос у деда дрогнул. — Наврали, значит…
— Если и наврали, то не сильно, дядя Корней. Но заживо отпетые, говорят, сто лет живут.
— Ну и ладно… Кхе… Ну и слава богу. Как Любаша, как детишки?
Алексей дернулся, как от удара, сильнее прижал к себе мальчишку и сдавленным голосом буквально вытолкал из себя в несколько приемов фразу:
— Нету никого, дядя Корней… Ни Любаши… ни… Вот, вдвоем мы с Саввушкой остались.
Мать снова ахнула, а дед, растерянно потоптавшись и, видимо, не найдясь что сказать, обернулся к внукам:
— Михайла! Анна, Мария! Подите сюда! Это Алексей… — Отчества дед вспомнить не смог, а может быть, и не знал. — Лучший друг отца вашего… Мать вашу ему сосватал… Как же так? Любава, дети… А Фролушка мой тоже…
— Знаю, дядя Корней, Никифор мне рассказал. — Алексей уже справился с собой и говорил нормальным голосом.
— Кхе… Да… Сколько ж мы с тобой не виделись? Лет десять?
— Больше, дядя Корней. Ты тогда рассказывал, что внук у тебя родился.
— Да, помню. А ему уже четырнадцать скоро. Господи боже мой, все же тогда еще живы были. И Фролушка, и Аграфена Ярославна моя. И ты тогда рассказывал, что женился… — Дед горестно вздохнул, помолчал, потом спохватился: — Леха, так вот же он, внук-то! Видал, каким стал?
Мишка шагнул к приезжему, вежливо поклонился:
— Здрав будь, Алексей… — Мишка вопросительно посмотрел на мужчину.
— Дмитриевич, — подсказал тот. — Но зови дядей Алексеем, мы с твоим отцом побратимами были.
Алексей, как взрослому, протянул Мишке руку для рукопожатия.
— Здрав будь и ты, Савва. — Мишка потянулся было поздороваться с мальчишкой, но тот испуганно отпрянул и прижался к отцу. Алексей положил ему руку на голову и, чувствовалось, что привычным, успокаивающим голосом сказал.
— Не бойся, Саввушка, тут все друзья, никто тебя не обидит. — Потом поднял взгляд на семейство Лисовинов и пояснил: — Не разговаривает он, напутали сильно…
— Господи! — со слезой в голосе вырвалось у матери. — Да чего ж вы натерпелись-то? Ты — весь седой, Саввушка… — Голос у матери пресекся, вновь повисло неловкое молчание.
— Кхе! Да чего ж мы тут стоим-то? Давайте-ка в дом! Леха, ты с Лавром же знаком? На свадьбе вместе гуляли.
— Знаком, дядя Корней, здравствуй, Лавр!
— Здравствуй. — В отличие от остальных, Лавр так и не спешился, а тон его никак не соответствовал приветствию. Он как-то мрачно окинул взглядом Алексея и присевшую на корточки возле Саввы мать, что-то ласково говорившую мальчонке.
«Блин, только этого не хватало! Я же ему «отворот от жены» снял, неужели все-таки ревнует? Чего же он насчет Спиридона не комплексовал? Или комплексовал, но я не видел? Нет, не может быть, если бы он на Спирьку наехал, тот бы уже калекой был бы… или покойником.
Он как-то мрачно окинул взглядом Алексея и присевшую на корточки возле Саввы мать, что-то ласково говорившую мальчонке.
«Блин, только этого не хватало! Я же ему «отворот от жены» снял, неужели все-таки ревнует? Чего же он насчет Спиридона не комплексовал? Или комплексовал, но я не видел? Нет, не может быть, если бы он на Спирьку наехал, тот бы уже калекой был бы… или покойником. Что-то из прежних времен вспомнилось? Так ведь сколько времени прошло! Не мальчики уже. Ну и встреча! Один волком смотрит, другие все с похоронными рожами. А не слинять ли нам, сэр? Мы чужие на этом «празднике жизни».
Мишка вскочил в седло, жеребец было снова надумал показать норов, но, осаженный с максимальной жесткостью, сразу же угомонился.
— Десятник Петр! Десятник Василий! За мной!
— Слушаюсь, господин старшина! — в два голоса отозвались пацаны и лихо взлетели в седла. Ходок, не знавший о крещении своего бывшего юнги, изумленно уставился на Роську, а Никифор совершенно по-бабьи воскликнул:
— Петя, ты куда?
— Прости, батюшка, служба!
Ребята дали коням шенкеля и рысью поскакали вдоль тына, оставляя за спиной довольный голос деда: