«Сейчас долбанет… Ну уж нет…»
Мишка широко, изо всей силы махнул рукой над самой столешницей. Посуда и еда полетели в Нинею, та непроизвольно закрылась руками, давая Мишке драгоценные Мгновения. Мишка толкнул старуху на лавку, схватил за руку и, чувствуя, как поднимается внутри лисовиновское бешенство, зашипел, глядя Нинее прямо в глаза:
— Покорности приказам есть предел!!! Мой прадед сотника зарезал за дурной приказ!!! Я Лисовин!!! Можешь меня убить, но куклой…
— А-а-а!!!
Тельце Красавы с разбегу врезалось Мишке в бок, запястье резанула боль — на руке, вцепившись в нее зубами, повис Глеб. Мишка покачнулся, попытался отмахнуться от детишек… и перед глазами все поплыло, Мишка понял, что падает.
«Достала все-таки, ведьма…»
* * *
Льющаяся на лицо холодная вода попала в нос, Мишка закашлялся, попытался отмахнуться рукой, не вышло, пришлось отвернуть голову, вода полилась в ухо.
— Хватит, Красава! Очнулся он. Вставай, Аника-воин, вставай, кончилась война.
Мишка разлепил глаза, прислушался к ощущениям — вроде бы все в норме. Сел, попытался отереть лицо рукавом, но тот оказался мокрым.
— Красава, дай ему чем утереться.
Нинея сидела за столом, и вид у нее был довольный до чрезвычайности.
«Ни хрена не понимаю, блин.
Нинея сидела за столом, и вид у нее был довольный до чрезвычайности.
«Ни хрена не понимаю, блин. Она же меня должна была…»
— Вставай, вставай, все хорошо, не бойся.
— А я и не боюсь. — Мишка завозил по лицу поданным Красавой полотенцем. — Сразу не убила, теперь бояться нечего.
— Ну вот и ладно, вставай.
Мишка поднялся, снова прислушался к самочувствию — никаких неприятных ощущений, кроме мокрой рубахи. Огляделся. В горнице прибрано, ни опрокинутой посуды, ни разбросанной еды.
«Долго я в отключке валялся, успели прибраться. Что лее все-таки произошло?»
— Что это было, баба Нинея?
— То, что и должно было быть. Прав Корзень, толк из тебя будет… Лисовин.
— Так ты что, дурила меня?
— Проверяла. — Нинея снова стала доброй, улыбчивой бабушкой. — Обижаешься?
— На вас с дедом обидишься… Вы ведь сговорились? Ну, баба Нинея, сговорились же?
— Догадливый…
— Значит, от моего решения ничего не зависело?
— Наоборот, все зависело. И не только от самого решения, но и от того, как ты его примешь.
— Так я его не принял…
— Правильно, если уж я тебя не смогла уломать, значит, и никто тебя с толку не собьет.
«Врешь, бабка, это ты сейчас все проверкой выставляешь, а был момент, когда ты контроль над ситуацией потеряла. И в то, что я натурально на псих сорвался, ты поверила. Так что не всемогущи вы, баронесса, не всемогущи».
— Ну так как? Примешь теперь учеников?
— Нет.
— Неужто против деда пойдешь?
— Ну почему же? Он сотник, прикажет — я выполню. Но это будет его решение, а не мое. Сотнику виднее, он знает то, чего я не знаю.
«Спектакль, блин. Давненько вы, сэр, в театре не были. Сейчас, по законам жанра, откроется дверь и войдет лорд Корней. «Молодец, внучек! Мы тебя испытывали, и ты испытание выдержал!» Яволь, герр штурмбанфюрер! Рад стараться! Если еще где дебош с битьем посуды устроить или, скажем, старухе морду набить — со всем нашим удовольствием!»
Не-а, не входит сотник. А что, собственно, изменилось? Ну сказала Нинея, что дед в курсе, а я так сразу и поверил? После всего, что она тут мне изобразила? А ху-ху не хо-хо?»
— Нет, на деда не ссылайся, ты решение сам принять должен, потому что такие дела из-под палки не делаются.
— Тогда убеди, докажи, что я неправ, только ребятишек сначала успокой, напугались, поди.
— За ребятишек не беспокойся, ты Красаве сначала рассказал, как люди срываются, потом сам же и показал, как это бывает, а я ее как раз и поучила, как такого сорвавшегося угомонить.
«Есть контакт! Не уловила старуха фальши, блистать вам, сэр, на подмостках столичных театров!»
Мишка даже слегка поерзал на лавке, чтобы не выдать своей радости.
— А убеждать тебя почти и не надо, — продолжала между тем волхва, — ты сам уже готов ко всему. Помнишь наш разговор о власти, о державе, о том, что Рюриковичи землю на части рвут? Порадовал ты меня тогда, все верно говорил, только об одном забыл.
— О чем же?
— О человеке — о властителе. Таком, которого земля примет, за которого народ подняться захочет. А человек такой есть, ты его даже видел однажды.
«Ну прямо как в стихах: «Я Ленина видел!» Только вот не припомню что-то».
— Это кто ж такой, баба Нинея?
— Помнишь, княгиня Ольга мне поклон от Беаты передавать велела?
— Помню.
— Беата — бабка княгини. А еще она праправнучка дочери последнего древлянского князя Мала. Князь Мал успел тогда, еще до войны с Киевом, дочку за чешского короля выдать. Так что княжич Михаил Вячеславич потомок древлянских князей.
— По женской линии, — уточнил Мишка.
— Других нет, — признала Нинея с явным сожалением. — Или есть, но про них ничего не известно. Важно не это. Важно то, что его признают князем и Рюриковичи, и древлянские роды, и дреговические.
— Так ты хочешь для него дружину в нашей школе вырастить? — догадался Мишка.
— Не просто дружину — войско для державы! Такое, чтобы ни один из Рюриковичей, ни все они вместе на древние славянские земли посягнуть не могли.