— Ну?
Симна неуверенно моргнул:
— Что «ну»?
— Понравилось?
— Мило?мило! — прокомментировал их восторженный проводник. Алита фыркнул, но не столь надменно, как обычно; это был своего рода комплимент.
Однако Симна мог только глядеть.
— Что ты имеешь в виду — «понравилось»? Какая разница, понравилось мне или нет? — Голос его сорвался на крик. — Ради Гилголоша, Этиоль, мы тут умираем! Я хочу видеть какую?нибудь настоящую ворожбу, а не слушать концерт!
Эхомба не переставал улыбаться.
— Тебе не захотелось поплясать?
Северянин был так зол, что мог бы даже по?настоящему ударить друга. Что за безумие?.. Да, именно безумие, решил он. Жуткий, убийственный холод по?разному сказывался на каждом из них. В случае Эхомбы наконец проявилось коварно скрывавшееся до сей поры сумасшествие.
— Я плясать! — Хункапа Аюб все еще слегка покачивался направо?налево, вспоминая музыку. — Этиоль, играть еще!
— Если хочешь. — Снова подняв тонкую флейту к губам, пастух заиграл другую мелодию, на этот раз более живую, нежели прежняя.
Симне хотелось встать и вырвать проклятый инструмент из пальцев товарища, но руки у него замерзли.
Раскачиваясь под музыку, Хункапа Аюб попятился из пещеры под снегопад, где мог скакать без всяких помех. Прихватив котомку, Эхомба вылез следом. Не слишком отстал от них и Алита. Ругаясь себе под нос, рассерженный Симна оставался в снежной пещере до тех пор, пока последние остатки костерка не рассеялись вместе с дымом. Тогда он накинул на плечи свой мешок и с огромным усилием пополз наружу, чтобы присоединиться к остальным.
Высунувшись из пещеры, он в изумлении замер, разинув рот, и уставился широко раскрытыми глазами на небо, на землю, на окружающие горы. Воздух был по?прежнему ледяным, и снег падал, как и раньше.
Но снежинки танцевали.
Не метафорически, не в смысле какого?нибудь поэтического иносказания, а по?настоящему.
Напротив входа в пещеру две тройные спирали ледяных кристаллов закручивались друг вокруг друга, волнообразно извиваясь и кружась, словно секстет белесых змей. Кружащие объятия спускали снег с неба на землю широкими обвислыми белыми лентами. Рядом рассыпчатая крупа падала листами. Точнее говоря, не слишком сильно, но настоящими листами — один слой ложился поверх другого ледяного слоя прямоугольной формы, высыпавшегося вниз из невидимых облаков, а между ними были перемежающиеся слои прозрачного воздуха. Опустившись, они перепархивали из стороны в сторону, словно квадратные птицы.
Отдельные снежинки метались во все стороны, тщательно избегая столкновений друг с другом, как будто миллиард танцоров, направляемых балетмейстером. В воздухе прыгали миниатюрные снежки, а сотни хлопьев соединялись вместе, образуя другие, во сто крат увеличенные многоконечные хлопья. Достигая какой?то неизвестной критической массы, они с глухим ударом шлепались в свежие сугробы, окаймлявшие ледяной ручей, что бежал через узкую долину, и пробивали в снегу недолговечные отверстия в форме звезд.
Снег падал квадратами и шарами, октаэдрами и додекаэдрами. Снежные ленты Мебиуса заворачивались внутрь себя и исчезали, а снежные стрелы пронзали сердцевины снежных тороидов.
И сквозь снежную пелену пробивался свет — солнечный свет, чистый и непрерывный, лился сверху. Он согревал лицо, руки, одежду, выгоняя из костей парализующий холод.
Все это — завихрения и воронки, гигантские плотные снежки и отдельные хлопья — плясало под музыку тоненькой костяной флейты, находившейся в умелых руках Этиоля Эхомбы.
— Ну, пошли! — воскликнул пастух, оглянувшись на Симну, который с открытым ртом стоял и глядел на всепоглощающее белое чудо. — Не будем терять времени. Я ведь не могу играть вечно. — Он улыбнулся той теплой, понимающей и ободряющей улыбкой, которую северянин так хорошо знал. — Как ты совершенно правильно и непрестанно указывал на протяжении нескольких последних дней, здесь весьма холодно. Если у меня закоченеют губы, то я не смогу играть.
Как будто в подтверждение серьезности слов пастуха в ту же минуту вокруг снова начался буран, снег стал ровно и скучно падать с небес, а солнце полностью скрылось.
— Пора бы тебе, братец, уже понять, что меня слушать нечего. Продолжай играть, продолжай! — Симна полез через сугpoбы, догоняя друга.
Повернув на север, Эхомба снова приложил флейту к губам и начал дуть. Его проворные пальцы бегали по поверхности инструмента, ритмично открывая и закрывая высверленные дырочки. Благозвучная музыка, вновь наполнившая воздух, была легкой и почти изысканной. Это развеселило буран, и снежинки отозвались. Как раньше, буйство фантазии охватило погоду, изгибая и искривляя все вокруг тысячами восхитительных форм, возникающих всего лишь из замерзшей воды.
Путешественники продвигались вперед, а пастух с помощью своей музыки продолжал ваять из метели поразительные формы, бесконечно причудливые и полные очарования. Но сколь ни поразительно было это зрелище, спутникам Эхомбы гораздо больше радости доставляло солнце, лучи которого пробивались вниз. Через некоторое время Симна понял, что уже может снять кое?какую одежду. Алита делал прыжок и отряхивался, прыгал и отряхивался, покуда даже кончики его гривы не обрели былой пушистости.