— Обрывок бечевки? — У ибн Синда отвисла челюсть. Эхомба кивнул:
— Точно. Хотя у меня на родине сказали бы «жгут», а не «бечевка».
Харамос бин Гру разочарованно вздохнул:
— Теперь все понятно. Ты обладаешь отвагой сумасшедшего. Только полный безумец может быть по?настоящему смел, поскольку на самом деле не осознает грозящей ему опасности. — Он начал поворачиваться. — Это, разумеется, не помешает мне убить тебя.
Бин Гру особым образом взмахнул ладонью и трижды щелкнул пальцами.
Самый проворный из искусных палачей, серийный убийца Лохем Эн?Куан, кинулся вперед, выпучив все четыре глаза и сгорая от желания первым пролить кровь.
С быстротой, не уступающей ловкости ринувшегося призрака, Симна поднял меч и приготовился отразить нападение. Одновременно Эхомба повел правой рукой вниз и вверх, бросив свою короткую веревочку в прыгнувшего противника.
Бечевку окутал свет, какое?то жуткое сияние, которое, казалось, заструилось по каждому волокну. Словно змея, выползающая из норы, бечева удлинялась и росла. Она обвилась вокруг Лохема Эн?Куана и намертво прикрутила все его четыре руки к ребрам, совершенно обездвижив головореза.
Бин Гру не мог поверить собственным глазам, однако гримаса изумления всего лишь на миг исказила его лицо. Он оказался человеком закаленным, повидавшим многое такое, что отучило его удивляться.
— Убейте их. — Торговец поднял руку, которая нисколько не дрожала, и указал на двух друзей. — Убейте их немедленно!
Ничуть не напуганная оцепенением своего сотоварища, ватага убийц рванулась вперед — но путь им преградила мечущаяся, переплетающаяся, извивающаяся веревка. Она оплела лодыжки Брорунуса Разрушителя и с грохотом повалила неуклюжее тело на пол. Посвистывая в ночном воздухе, петли сияющей бечевки опутали и обезвредили Елоза Убийцу, не позволив ему бросить ни ножа, ни метательной звезды. Жгут связывал руки, останавливал когти, сковывал ноги и смыкал челюсти десятков наиболее мерзких из когда?либо живших потрошителей и укладывал их в одну неистово вопящую, ревущую беспомощную кучу.
А затем, покончив с этим, бечевка начала образовывать петли, перекручиваться и свиваться, пока не втиснула всех их назад в замысловато инкрустированную и расписанную коробочку, такую маленькую, что она могла поместиться на ладони. Вокруг ларчика был аккуратно и плотно завязан, не оставляя места, чтобы подсунуть под него палец, тот самый шнурок, который Этиоль Эхомба достал из своей котомки.
Харамос бин Гру исчез. В конце концов осознав реальность увиденного, он ускользнул через заднюю дверь еще до того, как закончилась изящная упаковка его ужасов.
Симна приблизился к ларчику и, набравшись храбрости, поднял его. Дивясь этому простому шестигранному чуду, северянин перекатывал коробочку на ладони.
— Теперь она безопасна?
Эхомба подошел к крепкой клетке и смотрел на лежащую там черную меховую массу. Алита по?прежнему спал.
— Если будешь осторожен и не ослабишь узелок. — Так и сяк поворачивая свою котомку, пастух стал исследовать ее глубины.
Держа пальцы подальше от простенького узла, перевязывающего ларчик, Симна озирался по сторонам, пока не увидел высокую амфору, наполненную прекрасным оливковым маслом. Приподняв крышку, он бросил коробку внутрь и проследил, как она медленно погружается в вязкую ароматную жидкость. Купец не сразу догадается поискать ее там. Удовлетворенный, Симна закрыл сосуд и подошел к другу.
Тем не менее он продолжал озабоченно посматривать на дверь, через которую скрылся торговец.
— Знаю я таких, как бин Гру. Он нипочем не бросит дела, столь для него важного, даже перед лицом более сильного волшебства. Надо поскорее отсюда уходить.
Эхомба одарил товарища раздраженным взглядом, и северянин даже опешил. Пастух редко выказывал сильные чувства.
— Ты сам подбил меня на это. Мы никуда отсюда не уйдем без того, за чем пришли.
— Клянусь ресницами Гиттама, я совсем не против, Этиоль… но лучше поторопиться. — Он указал на огромный висячий замок. — Я, конечно, повожусь еще с ним, но риск остается прежним. Или ты можешь подействовать на него какой?нибудь алхимией?
— Не разбираюсь я ни в какой алхимии.
— Ну да, — язвительно отозвался северянин, — ты разбираешься только в веревочках.
— Я тут ни при чем. У нас в деревне живет человек по имени Аканаук. Он… простой — вот здесь. — Эхомба постучал себя по виску.
У нас в деревне живет человек по имени Аканаук. Он… простой — вот здесь. — Эхомба постучал себя по виску. — Наумкибы очень терпимые люди, и его не трогают, позволяют быть таким, какой он есть. Когда он хочет кушать, ему дают пищу. В доме он спать не может, потому что кричит по ночам и будит детей; мы построили для него помост на одном из немногочисленных деревьев в селении, на ночь он забирается туда, ложится и гукает, как ребенок, от удовольствия. Аканаук не работает в поле, не помогает пасти скот, не собирает моллюсков на берегу. — Эхомба, задумчиво глядя на клетку и ее единственного одурманенного обитателя, снова прикоснулся пальцем к голове. — Он не способен все это делать. А занимается он тем, что сидит сам по себе и мастерит разные вещицы. Совсем простые. Ожерелье из разноцветных прибрежных камушков вроде того, которое я ношу в кармане, или венок из листьев мяты, или браслеты из сплетенных пальмовых веток, или крепкие жгуты.
По?прежнему наблюдая за задней дверью, Симна понимающе проговорил: