Рядом с ним счастливый Накер протягивал кружку, чтобы ему налили. В большой емкости можно многое утопить — в том числе и данные обещания.
XVIII
В темной глубине корчмы ничто не двигалось. Спертый — воздух вонял выдохшимся пивом и пролитым вином, однако полной тишины не было. Хрюканье и храп, какие можно услышать в любом свинарнике, издавала дюжина пьяных тел, развалившихся на полу, а в одном случае даже поперек стола с которого тарелки и другие обеденные принадлежности заботливо убрали. Все валявшиеся без сознания были мужчинами; для женщины очутиться в подобном положении означало бы нарушить учение Трагга. В соответствии с этим учением у женщин и мужчин были четко определенные роли. Представительницам женского пола возбранялось пьянствовать на людях.
Когда распорядители постоялого двора наконец объявили о завершении общегородского праздника, большинство бражников в добром расположении духа поплелись по домам. Лишь наиболее упорные гуляки были оставлены в корчме, чтобы спокойно проспаться. Что же касается самих распорядителей, то они с помощниками уже давно закончили уборку и разошлись по своим комнатам.
В тишине, изредка нарушаемой прерывистым храпом, двигалась лишь одна фигура. Она не поднялась с пола или со стола, а, напротив, вошла через переднюю дверь, которая оставалась распахнутой. В Незербре дверей никто не запирал — не было нужды. Приверженцы Трагта полностью доверяли друг другу. Они были вынуждены это делать, иначе вся система рухнула бы из?за хрупкости своих моральных оснований.
Пробиравшемуся среди столов и лавок Эхомбе иногда приходилось обходить или перешагивать через спящего селянина. Двигаясь бесшумно, словно ночная бабочка, он приблизился к безжизненной клетке. Она осталась на старом месте, посередине корчмы, а ее одинокий обитатель сидел на корточках в центре, сгорбившись и не двигаясь. Куски пищи прилипли к деревянным прутьям и покрыли пол клетки.
Пастух остановился в нескольких футах от узилища на колесах. Некоторое время он просто стоял, рассматривая огромную косматую спину заточенного существа. Затем сказал тихим шепотом, но разборчиво:
— Привет.
Кошмар не пошевелился и никак не отреагировал.
— Мне очень жаль, что с тобой так обходятся. Безобразное зрелище. В такие минуты я чувствую себя ближе к обезьянам. Встречаются люди, у которых чувство собственного достоинства столь мало, что они могут самоутвердиться, лишь оскорбляя и унижая кого?нибудь еще. Предпочтительно того, кто не в состоянии дать отпор. Перед тем как уйти отсюда, я хотел сказать тебе, что не все люди такие. — Ободряющая улыбка пастуха вспыхнула в полумраке белым пятном. — Плохо, что ты не можешь понять моих слов, но я все равно хотел это сказать. Я должен был это сказать. — Ему больше нечего было делать в Незербре, и он повернулся, чтобы уйти.
Его остановил голос, глубокий и неуверенный, раздавшийся в темноте:
— Я понять.
Вернувшись к клетке, Эхомба быстро обошел ее с другой стороны.
Вернувшись к клетке, Эхомба быстро обошел ее с другой стороны. Из?под выпуклых костистых наростов, представлявших собой брови существа, на Этиоля пристально глядели темные глаза. Существо рисовало пальцем маленькие кружочки на полу, покрытом медленно разлагающимися объедками.
— Я это предчувствовал. Не был уверен, но предчувствовал. — Пастух едва заметно кивнул. — Что?то такое в твоих глазах…
Из?за прутьев послышалось тихое ворчанье:
— Ты не отсюда.
— Нет. — Поверив внутреннему голосу, Эхомба рискнул приблизиться к решетке. — Я с юга. Из очень далеких мест, таких далеких, что ты, наверное, не можешь и представить себе.
— Я с севера. Не очень далекого.
— Нам рассказывали, как ты сюда попал. — Пастуху нечего было предложить существу, посаженному в клетку, и он снова улыбнулся. — Мне неприятно было про это слушать так же, как неприятно видеть кого?либо в подобных условиях. Но я ничего не мог поделать. Я и мои друзья здесь чужаки. Нас мало, селян много.
— Понимать. — В этом кратком ответе не было осуждения.
— Я пастух. Пасу скот и овец. Меня зовут Этиоль Эхомба.
— Я Хункапа Аюб.
Снова наступила тишина. Поразмыслив несколько секунд, пастух поднял глаза.
— Тебе не хотелось бы выбраться из клетки, Хункапа Аюб?
Большие живые глаза открылись еще шире. Сгорбленная спина слегка выпрямилась.
— Хункапа хотеть. — Впрочем, гуманоид сейчас же погрустнел. — Клетка закрыта.
— А где ключ?
— Нет хорошо. — Существо покачало из стороны в сторону огромной лохматой головой. — Деревенский учитель брать.
Эхомба, обдумывая положение, покусывал нижнюю губу.
— Не важно. У меня есть кое?что, чем можно открыть замок.
Существо, назвавшее себя Хункапа Аюб, не посмело выказать радости, но голос все же не смог скрыть ее.
— Инструмент? — Когда пастух кивнул, громадный антропоид приподнялся и пододвинулся к прутьям. — Эхомба иди нести инструмент!
Даже не дожидаясь ответа, пастух повернулся и вышел из корчмы так же бесшумно, как и появился. После этого плененное существо уселось неподвижно и не сводило глаз с двери.
Когда Эхомба вернулся, под массой серых волос бешено колотилась надежда. Человек вернулся не один. Рядом с ним был иссиня?черный мускулистый зверь, проскользнувший в проем, словно привидение, несмотря на свои огромные размеры.