А потом в один из дней на гнездах появляются желтые следы. И на следующий тоже.
Когда на третий день ничего не меняется, Рейвэн отводит меня в сторону и говорит:
— Я волнуюсь. На той стороне что-то не так.
— Может, они опять начали патрулирование,- пытаюсь возразить я,- Может, пустили ток по заграждению?
Рейвэн закусывает губу и трясет головой.
— Что бы там ни произошло, это серьезно. Все знают, что сейчас время перехода, и нам нужно запастись всем необходимым.
— Я уверена, что это простая задержка,- говорю я,- Завтра наверняка будет поставка.
Рейвэн снова трясет головой.
— Мы не можем больше ждать,- сдавленным голосом говорит она, и я понимаю, что она думает не только о поставках.
Рейвэн думает о наших разведчиках.
Небо на следующий день бледно-голубое. Яркое, на удивление теплое солнце пробивается сквозь ветки деревьев и превращает лед в ручейки воды. Снег принес с собой тишину, но сейчас лес ожил, с него как будто сняли намордник — чирикают птицы, журчит вода, скрипят деревья.
У всех в хоумстиде хорошее настроение. У всех, кроме Рейвэн, она постоянно сканирует небо и бормочет себе под нос:
— Скоро все испортится.
Шагая по снегу по пути к гнездам, я так разгорячилась, что снимаю куртку и повязываю ее на талии. Сегодня гнезда будут синие. Я это чувствую. Гнезда будут синие, придут поставки, вернутся наши разведчики, и мы все отправимся на юг. Яркий солнечный свет играет на обледенелых ветках деревьев, ослепляет, пускает красные, зеленые, желтые зайчики.
Добравшись до деревьев, я развязываю рукава куртки и набрасываю ее на самую нижнюю ветку. Я наловчилась лазать по деревьям и теперь легко нахожу все нужные выемки и выступы на стволе. Меня переполняет какое-то радостное ощущение, я уже давно ничего подобного не испытывала. Откуда-то издалека доносится тихое гудение, воздух как будто бы слабо вибрирует, этот звук напоминает мне пение сверчков в летнюю пору.
Перед нами весь мир. Мы пойдем по его необъятным просторам без границ и запретов, и ничто нам не помешает, с нами все будет хорошо.
До гнезд осталось совсем немного. Я нахожу ногой надежную точку опоры и подтягиваюсь на последнюю ветку.
Тут мимо меня пролетает тень. Это происходит так внезапно, что я чуть не падаю с дерева. На секунду меня охватывает ужас свободного падения спиной вниз, но в следующую я восстанавливаю равновесие. Сердце выскакивает из груди, я встряхиваюсь и беру себя в руки.
Это была не тень.
Меня напугала птица. Черная птица балансирует на краю своего гнезда и оставляет после себя цветные следы.
Красный, красный, красный.
Дюжины красных следов. Между ветками мелькают перепачканные алой краской темные перья.
«Красный» означает «бежать».
Не знаю, как спустилась с дерева. От паники мои движения утеряли всякую легкость и грациозность, я просто соскальзываю вниз. «Красный» означает «бежать». Когда до земли остается четыре фута, я прыгаю и приземляюсь в снег. Холод забирается под джинсы и под свитер. Я хватаю с ветки куртку и бегу, как учил меня Хантер. Бегу, как в шорах, через слепящий мир тающего льда. Каждый шаг требует невероятных усилий, я словно в ночном кошмаре, когда ты пытаешься убежать, но не можешь двинуться с места.
Теперь гудение, которое я слышала раньше, уже совсем не напоминает стрекотание сверчков. Оно напоминает жужжание шершней.
Гул моторов.
Я бегу к хоумстиду, легкие словно в огне, сердце рвется на части, глаза щиплют слезы. Я хочу кричать, хочу, чтобы у меня выросли крылья. На секунду у меня возникает мысль, что все это какая-то ошибка. Возможно, ничего плохого и не случилось.
Но потом гудение перерастает в рев, и я вижу, как первый самолет разрывает небо над лесом. Он кричит.
Нет, это не самолет. Это кричу я.
Я кричу на бегу. Кричу, когда падает первая бомба и лес вокруг меня охватывает огонь.
Сейчас
Я открываю глаза, и меня накрывает боль. В первые секунды я не вижу ничего, кроме водоворота разноцветных огней. Меня охватывает паника. Я не могу понять, где я, не могу вспомнить, что произошло. Но потом постепенно окружающий мир приобретает определенные очертания. Я в комнате без окон. Стены каменные. Я лежу на узкой металлической койке. Может, я добралась до хоумстида и меня поместили в комнату для больных?
Нет. Эта комната меньше, здесь нет раковины, только ведро в углу, а на тощий грязный матрас не постелены простыни.
Начинаю вспоминать. Митинг в Нью-Йорке. Вход в метро. Жуткая картинка с убитыми телохранителями. И хриплый голос: «Не так быстро».
Я пытаюсь сесть и тут же вынуждена закрыть глаза. Дикая боль, как нож, бьет из черепа по глазам.
— Попей воды, поможет.
Я все-таки сажусь и, несмотря на боль, резко оборачиваюсь на голос. На узкой койке у меня за спиной сидит Джулиан Файнмэн. Он прислонился затылком к стене и наблюдает за мной из-под опущенных век.
— Вот, они принесли раньше.- Джулиан протягивает мне железную кружку.
У него от брови к подбородку тянется тонкий порез с засохшей кровью, а на лбу слева, прямо под волосами,- синяк. Высоко под потолком — маленькая лампочка, в ее белом свете волосы Джулиана — цвета зрелой пшеницы.
Я сразу перевожу взгляд на дверь у него за спиной.