Пандемониум

— Доктора сказали, что у меня в мозгу растет опухоль, она и есть причина припадков. Операция по удалению опухоли опасна для жизни, они боялись, что я не выдержу. Но если бы они меня не прооперировали, если бы они позволили опухоли продолжать расти, у меня все равно не было бы шансов.

Джулиан на секунду умолкает, мне кажется, что он мельком посмотрел в сторону отца. Томас Файнмэн занял стул, который освободил его сын. Он сидит, положив ногу на ногу, лицо его абсолютно ничего не выражает.

— Никаких шансов,- повторяет Джулиан,- Так что причину болезни, опухоль, надо было удалить. В противном случае она бы начала разрастаться и заразила бы здоровые ткани.

Джулиан перелистывает свои записи и дальше читает, не отрывая глаз от страницы:

— Первая операция прошла успешно, и на какое-то время приступы прекратились. Потом, когда мне исполнилось двенадцать, они возобновились. Рак вернулся, на этот раз он атаковал ствол мозга.

Руки Джулиана сжимают края кафедры и сразу расслабляются. На секунду в зале воцаряется тишина. Капли, капли… мы, как капли, зреем и ждем, когда откроют кран, чтобы хлынуть в указанном нам направлении.

Джулиан поднимает голову от своих записей. У него за спиной установлен экран, на экране возникает его лицо, увеличенное в пятнадцать раз. Глаза — водоворот синего, зеленого и золотого цветов, как поверхность океана в солнечный день. Но мне кажется, что за привычным отработанным спокойствием в его глазах мелькает что-то еще, какое-то выражение, которое исчезает прежде, чем я успеваю дать ему определение.

— После той первой операции я перенес еще три,- говорит Джулиан,- Врачи удаляли опухоль четыре раза, и три раза она вырастала снова. Так будет распространяться болезнь, если ее не уничтожить раз и навсегда.- Джулиан держит паузу, чтобы до нас дошло значение сказанного,- К сегодняшнему дню я свободен от рака уже два года.

Всплеск аплодисментов. Джулиан поднимает руки, и в зале снова наступает тишина.

Джулиан за кафедрой улыбается, и огромный Джулиан в пиксельной версии на экране у него за спиной тоже.

— Врачи сказали, что еще одно хирургическое вмешательство в мозг может стоить мне жизни. Они уже удалили слишком много тканей. После процедуры исцеления я могу окончательно потерять способность регулировать свои эмоции. Могу потерять способность говорить, видеть, двигаться.- Джулиан немного сменил позицию за кафедрой,- Есть вероятность того, что мой мозг отключится навсегда.

Я ничего не могу с собой поделать, я перестаю дышать, как и все сидящие в зале. Один только Томас Файнмэн пребывает в расслабленном состоянии. Интересно, сколько раз он слышал эту речь?

Джулиан наклоняется на дюйм ближе к микрофону, и вдруг возникает ощущение, что он обращается к каждому человеку в зале лично.

Голос его звучит тихо и убедительно. Он делится с нами секретом.

— Поэтому мне отказывали в процедуре исцеления. Больше года мы бились за то, чтобы это свершилось, и наконец дата процедуры назначена. Двадцать третье марта, в день нашего митинга, я буду исцелен.

Еще один всплеск аплодисментов, но Джулиан не обращает внимания — он еще не закончил.

— Это будет исторический день, пусть даже он будет последним днем в моей жизни. Не думайте, что я не сознаю, насколько это рискованно. Я сознаю.

Джулиан выпрямляется, голос его набирает силу, с каждым словом звучит громче. Глаза на экране ослепительно сверкают.

— Но выбора нет, так же как его не было, когда мне было девять лет. Мы должны уничтожить заразу. Мы должны вырвать ее с корнем, пусть и с риском для жизни. Если мы этого не сделаем, она будет разрастаться, будет распространяться все шире и, как самый страшный рак, подвергнет риску жизнь каждого гражданина нашей огромной и прекрасной страны. И я говорю вам — мы это сделаем. Мы должны это сделать. Мы уничтожим заразу, где бы она ни пряталась. Спасибо.

Вот оно. Свершилось. Он сделал это. Он «открыл кран». Все мы, созревающие в ожидании, хлынули к нему одной волной громогласных криков и аплодисментов. Лина аплодирует вместе со всеми, пока у нее не начинают гореть ладони, она продолжает аплодировать, пока у нее не отваливаются руки. Половина зала встала.

Кто-то начал выкрикивать:

— АБД! АБД!

И вскоре мы все скандируем:

— АБД! АБД!

Крики перерастают в оглушительный рев. В какой-то момент Томас Файнмэн присоединяется к своему сыну на сцене. Они стоят плечом к плечу с торжественным видом — один светлый, другой темный — и смотрят на нас. А мы хлопаем что есть силы, скандируем, ревем от восторга. Они — луна, мы — прилив, их прилив, под их руководством мы смоем с лица земли всю заразу на свете.

Тогда

В Дикой местности всегда кто-то болен. Как только я набираюсь сил, чтобы покинуть комнату для больных и переместиться на матрас на полу в общей спальне, мое место занимает Сквирл. А когда поправляется Сквирл, заболевает Грэндпа. По ночам в хоумстиде слышен удушливый кашель, горячечный бред, слышно, как кто-то мечется на постели. Эти звуки болезни эхом разносятся по комнатам и вселяют в нас страх. Все дело в нехватке места и в постоянном контакте. Мы живем буквально на головах друг у друга, дышим одним воздухом, чихаем, делимся всем и со всеми. И ничто и никто не бывает действительно чистым.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97