Мистер Фо

— Он учится писать? — спросил Фо.

— Он пишет, по-своему, конечно, — сказала я. — Он пишет букву «о».

— Это начало, — сказал Фо. — Завтра вы научите его букве «а».

IV

Темная убогая лестница. Я спотыкаюсь о чье-то тело. Оно не шевелится, не издает ни звука. Пламя спички выхватывает из темноты фигуру женщины или девочки; длинное платье скрывает ноги, руки зажаты под мышками, хотя, может быть, у нее неестественно короткие конечности, похожие на культи инвалида. Лицо закутано серым шерстяным шарфом. Я начинаю его разматывать, но шарф оказывается бесконечным. Голова откинута набок. Тело не тяжелее соломенной куклы.

Дверь не заперта. Через единственное окно лунный свет проникает в комнату. Что-то прошмыгнуло под моими ногами, наверное, мышь или крыса.

Они лежат рядышком в постели, не касаясь друг друга. Сухая, как бумага, кожа туго обтягивает их кости. Губы приоткрыты, виднеются зубы, поэтому кажется, что они улыбаются. Глаза закрыты.

Я накрываю их покрывалом, задерживаю дыхание, боюсь, что от прикосновения они распадутся, рассыплются в прах, но они лежат целехонькие, оба в ночных рубашках. В воздухе чудится легкий запах сирени.

Занавеска алькова рвется от легкого рывка. В углу кромешная тьма, как в яме, в затхлом воздухе комнаты не хочет зажигаться спичка. Наклонившись, шаря руками, я обнаруживаю Пятницу, он лежит на спине, вытянувшись во весь рост. Касаюсь его ног, они тверды, как деревяшки, затем рука ощупью движется вверх по мягкой тяжелой ткани, в которую он завернут, к лицу.

Кожа его тепла, но я не сразу нахожу пульс, нащупываю его у горла. Он слабый, словно сердце бьется где-то очень далеко. Легко касаюсь волос.

Он слабый, словно сердце бьется где-то очень далеко. Легко касаюсь волос. Они правда похожи на овечью шерсть.

Зубы его стиснуты. Пытаюсь их разжать, просунуть пальцы между челюстями.

Ложусь на пол рядом, лицом вниз, запах застоявшейся пыли бьет мне в ноздри.

Лежу долго, может быть, даже засыпаю, слышу как он шевелится и поворачивается на бок, почти бесшумно, словно листья падают на уже покрытую листьями землю. Подношу руку к его лицу. Зубы его разжаты. Приникаю ухом к его рту. Жду.

Первое время ни звука. Затем, если удается абстрагироваться от ударов моего сердца, я начинаю различать слабый далекий шум: шум волн в морской раковине и вместе с ним, словно кто-то раз или два прикоснулся к струнам, вой ветра и птичий крик.

Приникаю еще ближе, прислушиваюсь к другим звукам: щебету воробьев, глухим ударам мотыги, различаю чей-то голос.

Вместо дыхания из его рта льются звуки острова.

***

На углу дома чуть выше уровня глаз прибита дощечка. «Даниель Дефо, писатель» — написано белым по синему, ниже еще какая-то надпись, но слишком мелкая, невозможно разобрать.

Вхожу. Ясный осенний день, но свет не проникает через стены. На лестничной площадке я спотыкаюсь о легкое, точно соломенная кукла, тело женщины или девочки. В комнате темнее, чем было раньше; ощупывая рукой каминную полку, нахожу огарок свечи и зажигаю его. Он горит тусклым синим пламенем.

На постели — пара, лицом друг к другу, ее голова покоится на его согнутой в локте руке.

Пятница лежит у себя в углу, повернувшись к стене. У него на лице шрам, не замечал его раньше, ну, точно ожерелье, след веревки или цепи.

На столе ничего, кроме двух пыльных тарелок и кувшина. На полу — коробка для писем с медными петлями и застежкой. Я ставлю ее на стол, открываю. Пожелтевший верхний лист изгибается полумесяцем от легкого прикосновения. Подношу свечу ближе, читаю первые слова, выведенные крупным, витиеватым почерком: «Дорогой мистер Фо, наконец я уже не в силах была грести».

Вздохнув, я с еле слышным всплеском соскользнула в воду. Подхваченную течением лодку уносит к югу, в страну китов и вечного льда. На поверхности воды вокруг — разбросанные Пятницей лепестки.

Я плыву к темным скалам острова» но что-то тягучее и тяжелое хватает меня за ногу, касается груди. Я на громадном ложе из морских водорослей, их щупальца вздымаются и опадают вместе с волной.

Вздохнув, с еле слышным всплеском я опускаю голову под воду. Взмахами рук вдоль тела я погружаюсь, и лепестки вьются вокруг меня, как снежинки.

Темный остов затонувшего корабля покрывают белые крапинки. Он громаден, как левиафан: огромный корпус с обломанными мачтами, расколотый посередине, погруженный в песок. Обшивка черная, пробоина кажется еще чернее. Если здесь водятся кракены, то они прячутся именно тут, высматривая добычу своими скрытыми панцирями глазами.

Под моими ногами вздымаются крохотные фонтанчики песка. Не видно веселых стаек мелкой рыбешки. Я вхожу в пробоину.

Я под палубой, это левый борт корабля; пробираюсь между склизкими стойками и балками. Огарок свечи висит на шнурке у меня на шее, Я держу его перед собой как талисман, хотя от него нет света.

Что-то мягкое мешает мне идти, может быть, это акула, мертвая акула, разжиревшая от сочных морских цветов, или тело стражника, закутанного в прогнившую ткань. Проползаю мимо на руках и коленях.

Кто мог знать, что море такое грязное. Однако песок под моими руками, там, где нет циркуляции воды, мягкий, влажный, вязкий. Он похож на глину во Фландрии, где покоятся, точно забывшись мертвым сном, многие поколения гренадеров. Стоит остановиться хоть на мгновение, тебя сразу начинает медленно, верно засасывать вниз.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45