XVIII. Дети старались как можно тщательнее скрыть свое воровство. Так,
один из них, рассказывают, украл лисенка и спрятал его у себя под плащом.
Зверь распорол ему когтями и зубами живот; но, не желая выдать себя, мальчик
крепился, пока не умер на месте. Судя по нынешним молодым спартанцам, в этом
нет ничего невероятного: на моих глазах многие из них умирали во время
бичевания на алтаре Артемиды-Ортии.
После обеда ирен, не выходя из-за стола, приказывал одному из детей
петь, другому задавал какой-нибудь вопрос, на который ответить можно было не
сразу, например: какой человек самый лучший? Или: что следует думать о том
или другом поступке? Таким образом, их с малых лет приучали отличать хорошее
от дурного и судить о поведении граждан, потому что тот, кто терялся при
вопросах «Кто хороший гражданин?» или «Кто не заслуживает уважения?»,
считался умственно неразвитым и неспособным совершенствоваться нравственно.
В ответе должна была заключаться и причина, и доказательство, но в краткой,
сжатой форме. У отвечавшего невнимательно ирен кусал в наказание большой
палец. Ирен часто наказывал детей в присутствии стариков и властей, чтобы
они могли видеть, за дело ли и правильно ли он наказывает их. Во время
наказания ему не мешали; но, когда дети расходились, с него взыскивали, если
он наказал строже, чем следовало, или если, напротив, поступил чересчур
мягко и снисходительно.
«Поклонники» делили с их любимцами и честь, и стыд. Когда один мальчик
закричал во время борьбы от страха, начальники наложили штраф на его
«поклонника».
XIX. Детей приучали, кроме того, выражаться колко, но в изящной форме и
в немногих словах — многое. Ликург, как сказано выше, дал железной монете
при ее огромном весе незначительную ценность; совершенно иначе поступил он с
«монетой слов», — он хотел, чтобы немного простых слов заключали в себе
много глубокого смысла. Заставляя детей подолгу молчать, он приучал их
давать меткие, глубокомысленные ответы; не знающая меры болтливость делает
разговор пустым и глупым. Когда один афинянин стал смеяться над короткими
спартанскими мечами и говорил, что фокусники легко проглатывают их на
представлениях в театре, царь Агид сказал: «Это, однако, не мешает нам
нашими короткими мечами доставать неприятелей». Мне кажется, и спартанская
речь, несмотря на свою краткость, прекрасно достигает своей цели, если она
производит глубокое впечатление на слушателей.
Лично Ликург, без сомнения, выражался кратко отрывочно, судя по
некоторым сохранившимся его фразам. Сюда, например, принадлежит его
известное выражение относительно одной из форм правления. Когда кто-то стал
требовать, чтобы он ввел в государстве демократию, он сказал: «Введи сперва
демократию у себя в доме». На другой вопрос, зачем он приказал приносить
такие маленькие и бедные жертвы, он отвечал: «Затем, чтобы мы никогда не
переставали чтить богов». Относительно состязаний в борьбе он заметил, что
позволил лишь такие состязания, где его сограждане не должны поднимать рук.
Рассказывают и о письменных его ответах подобного рода, данных им
согражданам. Они спросили его: «Как можем мы не испытывать вторжений
неприятелей?» Он отвечал: «Оставайтесь бедными и не желайте быть ни в чем
больше соседа». В другой раз он
выразился о стенах города таким образом: «Если город окружен людьми, не
кирпичами, у него есть стены!» Нелегко отвергнуть подлинность этих и других
его письменных ответов подобного характера, но нелегко и признать их
подлинными.
XX. Что спартанцы ненавидели длинные речи, видно из их афоризмов.
Когда, например, кто-то говорил довольно умно, но некстати, царь Леонид
сказал ему: «Друг мой, ты говоришь дело, но не по делу».
В другой раз он
выразился о стенах города таким образом: «Если город окружен людьми, не
кирпичами, у него есть стены!» Нелегко отвергнуть подлинность этих и других
его письменных ответов подобного характера, но нелегко и признать их
подлинными.
XX. Что спартанцы ненавидели длинные речи, видно из их афоризмов.
Когда, например, кто-то говорил довольно умно, но некстати, царь Леонид
сказал ему: «Друг мой, ты говоришь дело, но не по делу». У племянника
Ликурга, Харилая, спросили, отчего он издал так мало законов. «Оттого, —
отвечал он, — что кто мало говорит, тому не нужно много законов». Когда
некоторые порицали философа Гекатея за то, что он за званым столом не сказал
ни слова, Архидам заметил: «Кто умеет говорить, умеет и выбирать для этого
время». Для доказательства того, что те колкости, о которых я говорил выше,
имели в себе нечто изящное, приведу несколько примеров. Один негодяй надоел
Демарату своими глупыми вопросами. Он то и дело спрашивал у него, кто лучше
всех из спартанцев, и получил в ответ: «Кто всего менее похож на тебя».
Некоторые восторгались беспристрастностью, справедливостью приговоров
элидцев во время Олимпийских игр. «Что ж удивительного, если элидцы один
день в четыре года умеют быть справедливыми», — сказал Агид. Один
чужеземец, желая доказать Теопомпу свое расположение, сказал, что его
сограждане зовут не иначе как «другом спартанцев», и получил в ответ: «Лучше
было бы для тебя, мой милый, если бы тебя звали другом своих сограждан».
Один афинский ритор назвал спартанцев «неучами».— «Совершенно верно, —
отвечал ему сын Павсания, Плистоанакт, — одни только мы из греков не
научились от вас ничему дурному». У Архидама спросили, сколько всего
спартанцев. Он ответил: «Достаточно, друг мой, чтобы прогнать трусов». Из
самих острот спартанцев можно составить себе представление о тех правилах,
которых они держались. Они приучались никогда не раскрывать рта без нужды и
говорили только то, что заключало в себе мысль, заслуживающую внимания.
Одного спартанца приглашали идти послушать человека, подражавшего
соловьиному пенью. «Я слышал самого соловья», — отвечал он. Другой,
прочитав следующую эпитафию:
Те, кто пожар тирании тушить попытались, погибли;
Медный Арес их настиг у селинунтских ворот, —
сказал: «За дело они и погибли — им следовало дать тирании сгореть
дотла». Одному молодому спартанцу обещали подарить петухов, которые дрались,
пока не умирали на месте. «Нет, — сказал он, — ты дай мне таких, которые
убивают других в бою». Таковы были их краткие, отрывочные ответы, и верно
выразился тот, кто сказал, что быть спартанцем — значит заниматься скорей
философией, нежели гимнастикой.