Вот как наказан был Алкандр!
Но это наказание сделало его из дурного, дерзкого молодого человека вполне
приличным и рассудительным. В память своего несчастия Ликург построил храм
Афине-Оптилетиде: спартанские дорийцы называют глаз — «оптилос». Некоторые,
однако, между прочим Диоскорид, автор сочинения о государственном устройстве
Спарты, говорит, что действительно Ликург был ранен, но не лишился глаза,
напротив, выстроил богине храм в благодарность за исцеление. Как бы то ни
было, но после этого печального случая спартанцы перестали ходить на
народные собрания с палками.
XII. Сисситии называются на Крите «андриями», у спартанцев —
«фидитиями», быть может, потому, что участники их были дружны между собою и
любили один другого, — значит, в данном случае «лямбда» заменена «дельтой»
— или же вследствие того, что фидитии приучали к умеренности и
бережливости. В то же время можно предположить, что первый слог этого слова,
по мнению некоторых — приставка и что следовало говорить, собственно,
«эдитии», от слова «эдодэ» — пища.
За стол садилось всякий раз человек пятнадцать, иногда больше, иногда
меньше. Каждый из сисситов приносил ежемесячно медимн ячменя, восемь хоев
вина, пять мин сыру, две с половиной мины винных ягод и затем немного денег
для покупки другой провизии. Кроме того, каждый принесший жертву посылал в
сисситии лучшую ее часть. Охотники посылали также часть дичи. Кто опаздывал
из-за жертвоприношения или охоты, мог обедать дома; но другие должны были
быть налицо. Спартанцы долгое время свято держались обычая обедать вместе.
Когда, например, царь Агид, вернувшийся из удачного похода против Аттики,
хотел отобедать вместе с женою и послал за своею порцией, полемархи не
отпустили ее. На следующий день рассерженный царь не принес назначенной по
закону жертвы и должен был заплатить штраф.
На сисситии часто ходили и дети. Их водили туда как в школу для
развития ума. Здесь они слушали разговоры о политике и видели пред собой
наставников в лучшем смысле этого слова. Сами они учились шуткам и
насмешкам, никогда не оскорбляя. Их приучали и самих переносить шутки, не
обижаясь на других. Хладнокровно относиться к шуткам считалось большою
честью для спартанца. Кто не желал, чтобы над ним смеялись, должен был
попросить другого перестать, и насмешник переставал. Старший из сисситов
показывал каждому новому посетителю на дверь и говорил: «За эту дверь не
должно выйти ни одно слово!». Каждый желавший сделаться членом сисситии
должен был, говорят, подвергнуться следующего рода испытанию. Всякий из
сисситов брал в руку шарик из хлеба и молча кидал его, словно камешек при
голосовании, в чашку, которую раб нес на голове и обходил присутствующих.
Кто подавал голос за избрание, просто бросал шарик, но кто желал сказать
«нет», — предварительно сильно сдавливал его в руке.
Всякий из
сисситов брал в руку шарик из хлеба и молча кидал его, словно камешек при
голосовании, в чашку, которую раб нес на голове и обходил присутствующих.
Кто подавал голос за избрание, просто бросал шарик, но кто желал сказать
«нет», — предварительно сильно сдавливал его в руке. Раздавленный шарик
значил то же, что просверленный камешек при голосовании. Если таких находили
хоть один, просившему о своем избрании отказывали в его просьбе, желая,
чтобы все члены сисситии нравились друг другу- Кому отказывали в избрании,
называли «каддированным», — чашу, в которую бросают шарики, зовут
«каддиком».
Самым любимым кушаньем сисситов была «черная похлебка», так что старики
отказывались от мяса, отдавая свою долю молодым, а сами наливали себе свое
кушанье, похлебку. Говорят, один понтийский царь купил даже себе
спартанского повара исключительно для приготовления «черной похлебки», но,
когда попробовал ее, рассердился. «Царь, — сказал повар, — прежде чем есть
эту похлебку, нужно выкупаться в Эвроте!». Пили сисситы не много и без огня
возвращались домой. Идти по улице с огнем им строго запрещалось, как в этом,
так и в других случаях, для того, чтобы они приучились ходить ночью смело,
ничего не боясь. Вот каких порядков придерживались спартанцы в своих общих
столах.
XIII. Законы Ликурга не были писаными, в чем убеждает нас одна из его
«ретр». Все, что, по его мнению, вполне необходимо и важно для счастья и
нравственного совершенства граждан, должно войти в самые их нравы и образ
жизни, чтобы остаться в них навсегда, сжиться с ними. Добрая воля в его
глазах делала этот союз крепче, нежели принуждение, а эту волю образовывало
в молодых людях воспитание, которое делало каждого из них законодателем. Что
же касается мелочей, например, денежных дел, — того, что изменяется, смотря
по обстоятельствам, — он и их счел за лучшее не заключать в рамки писаных
законов и неизменных правил, но дал право делать в них прибавления или
убавления, смотря по обстоятельствам и мнению умных людей. Вообще все заботы
его как законодателя были обращены на воспитание.
Одна из его «ретр», как сказано выше, запрещала иметь письменные
законы, другая была направлена против роскоши. Крыша в каждом доме могла
быть сделана только одним топором, двери — одной пилою; пользоваться
другими инструментами запрещалось. Позже Эпамино-ид, сидя за своим столом,
сказал, говорят, что «за таким обедом не придет в голову мысли об измене»,
— Ликург первый понял, что в таком доме не может жить ни изнеженный, ни
привыкший к роскоши человек. Действительно, ни в ком не может быть так мало
вкуса и ума, чтобы он приказал, например, внести в простую хижину кровати с
серебряными ножками, пурпуровые ковры, золотые кубки и другие предметы
роскоши. Напротив, каждый должен стараться о том, чтобы между его домом и
кроватью, затем между кроватью и платьем, платьем и остальною обстановкою и
хозяйством было соответствие, чтобы они отвечали одно другому.