С другой стороны, они в случае необходимости оказывали
поддержку народу в его борьбе с деспотизмом. По словам Аристотеля, число
старейшин было такое потому, что из прежних тридцати сообщников Ликурга двое
отказались участвовать в его предприятии из страха. Сфер, напротив, говорит,
что число сообщников Ликурга было то же, что сначала, — быть может, потому,
что число это четное, получаемое от умножения семи на четыре, и так же, как
и шесть, равное сумме своих делителей. На мой же взгляд, старейшин было
столько для того, чтобы вместе с двумя царями их было в общем тридцать
человек.
VI. Ликург считал это учреждение настолько важным, что послал в Дельфы
вопросить о нем оракула и получил от него следующий ответ, так называемую
ретру: «Выстрой храм Зевсу-Гелланию и Афине-Геллании, раздели народ на филы
и обы, учреди совет из тридцати членов, вместе с вождями, и пусть время от
времени народ сбирается между Бабикой и Кнакионом. Предлагать законы и
сбирать голоса должен ты, окончательное же решение должно принадлежать
народу». Учредить «филы» и «обы» значит разделить народ на мелкие единицы,
которые оракул назвал «филами», другие — «обами». Под вождями следует
понимать царей. «Созывать Народное собрание» выражено словом «апелладзеин»
— по мнению Ликурга, первым внушил ему мысль издать законы Аполлон
Дельфийский. Бабика и Кнакион называются в настоящее время Энунтом.
Аристотель говорит, что Кнакион — река, Бабика — мост. Между двумя этими
пунктами происходили в Спарте народные собрания. Ни портика, ни другого
какого-либо здания там не было: по мнению Ликурга, это не только не делало
присутствующих умнее, но даже вредило им, давая им повод болтать, хвастаться
и развлекаться пустяками, когда они во время Народного собрания станут
любоваться статуями, картинами, театральными портиками или роскошно
украшенным потолком здания Совета. В Народных собраниях никто не имел права
высказывать своего мнения. Народ мог только принимать или отвергать
предложения геронтов и царей. Впоследствии, когда народ стал искажать,
извращать предложения, вносившиеся на его обсуждение, сокращая или дополняя
их, цари Полидор и Теопомп в прежней ретре сделали следующую прибавку: «Если
народ постановит дурно, царям и старейшинам уйти», другими словами, они не
должны были утверждать его решений, а вообще распустить собрание, объявить
закрытым, так как оно приносило вред, искажая и извращая их предложения. Им
даже удалось убедить граждан, что так приказал оракул. Об этом говорит
следующее место из Тиртея:
Те, кто в пещере Пифона услышали Феба реченье,
Мудрое слово богов в дом свой родной принесли:
Пусть в Совете цари, которых боги почтили,
Первыми будут; пускай милую Спарту хранят
С ними советники-старцы, за ними — мужи из народа,
Те, что должны отвечать речью прямой на вопрос.
VII. Несмотря на то, что Ликург не передал государственной власти в
одни руки, олигархия в чистом ее виде все еще продолжала заявлять о себе,
поэтому его преемники, замечая, что она переступает предел возможного и
становится невыносимой, учредили для обуздания ее, как выражается Платон,
должность эфоров. Первыми эфорами, при царе Теопомпе, были Элат и его
товарищи, что имело место спустя около ста тридцати лет после Ликурга.
Говорят, жена Теопомпа упрекала его за то, что он передает своим детям
меньшую власть, чем он получил сам. «Да, меньшую, — отвечал царь, — зато
более прочную». Действительно, потеряв то, что для них было лишним,
спартанские цари избегли зависти, грозившей им опасностью. Им не пришлось
испытать того, что пришлось испытать царям мессенским и аргосским со стороны
их подданных, когда они не пожелали поступиться чем-либо из своих прав в
пользу демократии. Ум и прозорливость Ликурга делаются вполне понятными
тогда только, если обратить внимание на те смуты и ссоры, которые
происходили у единоплеменников и соседей спартанцев — мессенцев и аргосцев.
Им достались сначала по жребию даже лучшие участки в сравнении со
спартанцами; но счастье их продолжалось недолго. Своеволие царей и
неповиновение народа положили конец существовавшему порядку вещей и дали
возможность убедиться, что законодатель спартанцев, поставивший каждой
власти свои пределы, был для них истинным даром неба, ниспосланным для их
счастья. Но об этом речь впереди.
VIII. Вторым из преобразований Ликурга, и самым смелым из них, было
деление им земель. Неравенство состояний было ужасное: масса нищих и
бедняков угрожали опасностью государству, между тем как богатство было в
руках немногих. Желая уничтожить гордость, зависть, преступления, роскошь и
две самые старые и опасные болезни государственного тела — богатство и
бедность, он убедил сограждан отказаться от владения землею в пользу
государства, сделать новый ее раздел и жить всем на равных условиях, так
чтобы никто не был выше другого, отдавая пальму первенства одним
нравственным качествам. Неравенство, различие одного от другого должно было
выражаться только в порицании за дурное и похвале за хорошее. Приводя свой
план в исполнение, он разделил всю остальную Лаконию на тридцать тысяч
земельных участков для жителей окрестностей Спарты, периэков и на девять
тысяч — округ самой Спарты: столько именно было спартанцев, получивших
земельный надел. Некоторые говорят, что Ликург выделил только шесть тысяч
участков и что три тысячи остальных прибавлены позже, Полидором, другие же
— что из девяти тысяч участков половину роздал он, половину — Ликург.