XXVI. (IV). Правила относительно времени выдачи девушек замуж похожи на
те правила, какими руководились оба законодателя при их воспитании. Ликург
велел выдавать их замуж в зрелых годах, вполне развившихся, чтобы брачные
отношения являлись скорей требованием природы и были источником любви и
дружбы, нежели ненависти и страха, что бывает тогда, когда женщина знакома с
супружеской жизнью преждевременно. Притом тогда у них хватает силы ходить
беременными и переносить муки рождения: единственную цель брака Ликург видел
в произведении потомства. Римляне выдавали девушек замуж на тринадцатом году
и моложе, потому что в это время они, чистые, невинные телом и душою, могут
всего больше нравиться мужу. Очевидно, в первом случае принимаются во
внимание главным образом требования природы, желание иметь детей, во втором
— требования нравственности, способствующие единению между супругами.
Римляне выдавали девушек замуж на тринадцатом году
и моложе, потому что в это время они, чистые, невинные телом и душою, могут
всего больше нравиться мужу. Очевидно, в первом случае принимаются во
внимание главным образом требования природы, желание иметь детей, во втором
— требования нравственности, способствующие единению между супругами.
Что касается до надзора за детьми, до их пребывания вместе, до их
воспитания, нахождения друг с другом, их обедов, гимнастических упражнений и
игр, вообще, до всего, что может внушить им чувства приличия и порядка, —
Ликург доказал, что Нума в данном случае ничуть не выше самого заурядного
законодателя. Последний дал право отцам воспитывать детей по своему желанию
или соображениям. Каждый, например, имел право сделать из своего сына
земледельца или плотника, не то готовить его в медники или флейтисты, как
будто не следует с первых же шагов направлять воспитание к одной цели —
заботиться об исправлении их нравов! Они походили на путешественников,
собравшихся с разных сторон на корабль, путешественников, которые, имея
каждый свои нужды и цели, действуют дружно лишь под влиянием чувства страха
в минуту опасности, боясь каждый лично за себя, в остальное же время —
думают всякий о самом себе. Можно извинить ошибки обыкновенным
законодателям, ошибки, происшедшие из-за их незнания или слабости, но на что
следовало прежде всего обратить внимание человеку умному, принявшему царскую
власть над народом, недавно составившим государство, народом, не оказывавшим
противодействия ни в чем, как не на воспитание детей и образ жизни молодежи,
чтоб их нравы были одинаковы, чтобы в них не было ничего резкого и чтобы все
они с самого начала были как бы выкованы, слиты для стремления к
нравственному совершенствованию, составляли друг с другом одно нераздельное
целое? Это в соединении с другим способствовало сохранению в целости законов
Ликурга. Страх нарушить клятву не был бы особенно велик, если бы характер
воспитания не запечатлевал законов в сердцах детей и если бы они не
всасывали, как бы с молоком матери, любви к данному им государственному
устройству. Вот почему главнейшие из его законов, как вполне вошедшие,
впитавшиеся краски, сохранялись в полной силе более пяти столетий. Но законы
Нумы, имевшие целью дать Риму мир и тишину, были недолговечны: едва он умер,
обе двери храма Януса, храма, всегда при нем затворенного, — как будто он
действительно запирал, заключал в нем бога войны, — были отперты, и груды
трупов и потоки крови покрыли Италию. Чудные, справедливейшие из его законов
существовали недолго: им недоставало опоры, которая могла бы поддержать их,
— воспитания… Но, скажут мне, не оружием ли достиг Рим могущества?
Вопрос, требующий много времени для ответа, когда в особенности его
приходится давать людям, видящим счастье государства скорее в богатстве,
роскоши и в обширности владении, нежели в общественной безопасности,
спокойствии и довольстве, соединенном с любовью к справедливости.
К славе
Ликурга может служить и то, что римляне, отменив законы Нумы, сделались
могущественны, между тем как спартанцы, лишь только стали преступать законы,
лишились владычества над Грецией и едва не довели государства до гибели. Но,
говоря о Нуме, нельзя не признать важным, не видеть несомненной воли свыше в
том, что он, иноземец, призванный на престол, мог все переменить одною силой
убеждения; что он умел управлять государством, не прибегая ни к оружию, ни к
насилию, как Ликург, который восстановил против народа аристократию, но что
ему удалось соединить между собою всех граждан в одно целое единственно
своим умом и справедливостью.