XXVII. Прекрасными во всех отношениях были и законы Ликурга
относительно погребения покойников. Чтобы с корнем уничтожить суеверие, он
прежде всего не запрещал хоронить умерших в черте города и ставить им
памятники вблизи храмов, — он желал, чтобы молодежь с малых лет имела у
себя перед глазами подобного рода картины, привыкала к ним; чтобы она не
боялась смерти, не находила в ней ничего страшного, не считала бы себя
оскверненною, прикоснувшись к трупу или перешагнув через могилу; во-вторых,
приказал ничего не класть в могилу вместе с покойником.
Его обвивали в
красный плащ и клали на листья маслины. Не было затем позволено надписывать
на могиле имя усопшего, если только он не был павшим в битве воином или если
умершая не была жрицей. Траур продолжался всего одиннадцать дней. На
двенадцатый день следовало принести жертву Деметре и перестать плакать. У
Ликурга ничто не было бесцельным, ничего не делалось без нужды — все его
важнейшие распоряжения имели целью хвалить доброе и порицать дурное. Он
наполнил город множеством образцов для подражания. С ними постоянно
приходилось сталкиваться, вместе с ними росли, вследствие чего для каждого
они служили путем и примером к достижению добродетели.
На этом основании Ликург не позволил уезжать из дому и путешествовать
без определенной цели, перенимая чужие нравы и подражая образу жизни,
лишенному порядка, и государственному устройству, не имеющему стройной
системы. Мало того, он даже выселял иностранцев, если они приезжали в Спарту
без всякой цели или жили в ней тайно, но не потому, как думает Фукидид, что
боялся, как бы они не ввели у себя дома его государственного устройства или
не научились чему-либо полезному, ведущему к нравственному совершенству, а
просто потому, чтобы не сделались учителями порока. С новыми лицами входят,
естественно, и новые речи, с новыми речами являются новые понятия,
вследствие чего на сцену выступает, конечно, множество желаний и стремлений,
не имеющих ничего общего с установившимся порядком правления. Поэтому Ликург
считал нужным строже беречь родной город от внесения в него дурных нравов,
нежели от занесения в него заразы извне.
XXVIII. Во всем, о чем мы до сих пор говорили, мы не видим ни одного
следа несправедливости или себялюбия, — того, за что некоторые порицают
законы Ликурга, находя, что они способны воспитать людей храбрых, но
несправедливых. Одна только «криптия» — если она действительно учреждена
Ликургом, как говорит Аристотель, — могла дать повод, между прочим, Платону
отозваться дурно как о государственном устройстве Ликурга, так и о его
личности. Криптия состояла в следующем. Время от времени спартанское
правительство посылало нескольких молодых людей, вьщававшихся своими
умственными способностями, за город без всякой цели. С ними не было ничего,
кроме короткого меча и необходимых съестных припасов. Днем они скрывались,
рассеявшись по тайным местам, и спали, ночью — выходили на дорогу и убивали
попадавшихся им в руки илотов. Часто они бегали по полям и умерщвляли самых
сильных и здоровых из них,
Фукидид, например, в своей «Истории Пелопоннесской войны» рассказывает,
что спартанцы выбрали самых храбрых из илотов, надели им на голову венки,
как бы желая отпустить их на волю, и стали водить из храма в храм. Вскоре
все они, более двух тысяч, исчезли бесследно. Никто ни тогда, ни после не
мог рассказать подробностей их смерти. Аристотель говорит даже, что и эфоры
при вступлении своем в должность объявляют илотам войну, чтобы иметь
возможность убивать их, не делаясь преступниками.
Часто они бегали по полям и умерщвляли самых
сильных и здоровых из них,
Фукидид, например, в своей «Истории Пелопоннесской войны» рассказывает,
что спартанцы выбрали самых храбрых из илотов, надели им на голову венки,
как бы желая отпустить их на волю, и стали водить из храма в храм. Вскоре
все они, более двух тысяч, исчезли бесследно. Никто ни тогда, ни после не
мог рассказать подробностей их смерти. Аристотель говорит даже, что и эфоры
при вступлении своем в должность объявляют илотам войну, чтобы иметь
возможность убивать их, не делаясь преступниками. Спартанцы обращались с
ними всегда сурово и жестоко. Между прочим, они заставляли их напиваться
допьяна чистым вином и затем приводили к сисситам, чтобы показать молодежи,
до чего может довести пьянство. Далее им приказывали петь неприличные песни
и исполнять непристойные, безнравственные танцы, запрещая в то же время
приличные. Вот почему, когда илотам, взятым в плен, спустя много лет, во
время похода на Спарту фиванцев, приказали, говорят, петь песни Терпандра,
Алкмана и спартанца Спендонта, они просили освободить их от этого, «так как
этого не велят им их господа». Тот, кто говорит, что в Спарте свободные
пользуются высшей мерой свободы, а рабы — рабы в полном смысле этого слова,
хорошо понимает разницу между ними. Но, мне кажется, такими бесчеловечными
спартанцы сделались после, тогда в особенности, когда у них произошло
страшное землетрясение, во время которого илоты восстали, говорят, вместе с
мессенцами, вконец разорили страну и довели государство до края гибели. Я по
крайней мере не решаюсь приписать установление такого ужасного обычая, как
криптия, Ликургу, принимая во внимание мягкость его характера и его
справедливость во всем — качества, засвидетельствованные самим оракулом.