Быть может, однако, их название происходит от слова
«локоть», на котором их держат. Так говорит Юба, который желает видеть в
этом слове греческий корень. Быть может, название их происходит от того, что
первый щит упал с неба, сверху или потому, что он даровал исцеление больным,
или потому что прекратил засуху, или, наконец, потому, что был спасением от
бедствия. Вследствие этого и афиняне называют Диоскуров Анаками, если уж
считать это слово греческим. В награду за искусство Мамурия салии упоминают
о нем в песне, которую исполняют во время своего военного танца. Другие
говорят, впрочем, что они поют ее не про Ветурия Мамурия, а про «ветерем
мемориам» [veterem memoriam], т. е. про «древнее предание».
XIV. Покончив с учреждением жреческих должностей, царь выстроил вблизи
храма Весты Регию, т. е. царский дворец. Здесь он проводил большую часть
времени или в жертвоприношениях, или в обучении жрецов, или же в разговорах
с ними религиозного характера. Другой его дворец находился вблизи
Квиринальского холма. Место его показывают еще до сих пор. Во время каждого
выхода царя или вообще при религиозных процессиях впереди шли глашатаи,
которые водворяли по улицам города тишину и приказывали всем бросать работы.
Говорят, пифагорейцы запрещают молиться богам, поклоняться им «мимоходом»,
напротив, приказывают выходить из дому в молитвенном настроении. Так и Нума
желал, чтобы граждане не слышали и не видели ничего, имеющего отношение к
религии, мимоходом, случайно, — они должны были бросить другие занятия и
отдаться всей душой делам благочестия как более важным в сравнении с
другими. Вот почему он желал, чтобы на улицах во время религиозных процессий
не было ни шума, ни крика, ни вздохов и т. п., что бывает обыкновенно при
занятии ремеслами. Следы некоторых из его распоряжений сохранились до сих
пор. Например, когда консул наблюдает за полетом птиц или приносит жертву,
кричат «Хок аге!», т. е. помни, что делаешь, желая напомнить присутствующим
о внимании и пристойности.
Многие и другие распоряжения царя носят на себе пифагорейский характер.
Пифагорейцы, например, запрещали садиться на меру для зерна, разгребать
огонь ножом, идя в дорогу — оглядываться назад, богам неба приносить четное
число жертвенных животных, подземным — нечетное. Значение каждого из этих
обычаев они скрыли от непосвященных. Так же таинственны и некоторые из
распоряжений Нумы, — например, не совершать возлияний богам из вина
необрезанной лозы, не приносить жертв без муки, молясь богам — кланяться во
все стороны и после молитвы садиться. Первые два обряда имеют, вероятно,
целью побудить к занятию земледелием, считающемуся у пифагорейцев одним из
подвигов благочестия, поклоны же во все стороны во время молитвы считаются
подражанием кругообращению вселенной. Но, вероятно, это правильнее объяснить
тем, что так как храмы обращены на восток и входящие обращены к солнцу
спиною, то им приходится поворотиться, приветствуя бога света, делать при
молитве полный круг.
Быть может, впрочем, это имеет то же значение, что и
египетские колеса, и намекает на непостоянство, на переменчивость всего
земного, на то, что следует принимать охотно, без ропота все испытания и
превратности, посылаемые нам в жизни богом. Сидят после жертвы для того,
говорят, чтобы молитва была услышана и чтобы просимые блага были
продолжительны. Отдых бывает перед началом нового дела и после конца
другого; так, говорят, и они, кончив одно дело, садятся перед богами, чтобы
получить от них затем позволение начать другое. Но это может быть объяснено
также желанием законодателя — с чем согласно то, о чем говорено выше, —
приучить нас молиться богам, когда мы не заняты другими делами, не
мимоходом, так сказать, не спеша, но когда у нас есть свободное время.
XV. Благочестивый характер воспитания имел своим следствием то, что
нравы граждан стали мягче. Нравственное влияние Нумы сделалось так сильно,
что невероятные рассказы, походившие на басни, принимались на веру.
Установилось мнение, что для царя, стоит ему захотеть, нет ничего
невозможного, ничего недоступного. Говорят, он однажды пригласил к себе на
обед много граждан, причем поставил на стол дешевые приборы и простые, самые
обыкновенные кушанья. В начале обеда царь сказал, что к нему идет друг его,
нимфа, — и комната разом наполнилась дорогой посудой, стол — массой
дорогих блюд. Но рассказ о разговоре его с Юпитером совершенно невероятен.
Говорят, на Авентинскнй холм, в то время еще не входивший в черту
города и не заселенный, но имевший богатые водой источники и тенистые рощи,
часто ходили два бога, Пик и Фавн, которых можно было бы сравнивать во всех
отношениях с сатирами или панами греков. Но дело в том, что они, странствуя
по Италии и применяя свои познания, считаются знатоками врачебного искусства
и записными колдунами, как идейские дактилы греков. Рассказывают, Нума
поймал их, смешав воду источника, из которого они постоянно пили, с вином и
медом. Когда их поймали, они начали принимать различные виды, изменять свою
наружность и превращаться в страшных на вид чудовищ. Чувствуя, однако, что
им не избежать плена, не получить свободы, они открыли царю много тайн
будущего, научили его, каким образом очищать себя от посланных в наказание с
неба молний, — для чего в настоящее время употребляется лук, волосы и
мелкая рыба. Некоторые говорят, что очищению научили его не эти боги, но что
они своими заклинаниями только свели с неба самого Юпитера. Бог разгневался
на Нуму и приказал ему произвести очищение «головами». «Луковичными?» —
быстро спросил Нума. «Нет, человеческими…» — начал Юпитер. Желая избежать
исполнения такого жестокого приказания, царь переспросил его: «Волосами?» —
«Нет, живыми», — ответил Юпитер. «Маленькими рыбками?» — переспросил Нума,
— вопрос, который научила его задать Эгерия. Бог смягчился и вознесся на
небо.