Я хотел возразить, что карточный домик был разрушен отнюдь не моими руками, но вовремя вспомнил о сокрушительной силе тайных желаний Вершителя и осекся. Лишь изумленно покачал головой.
— Я бы не говорила вам все это, Макс, но мне вдруг подумалось, что вы уже успели выстроить очередной карточный домик — здесь, в Тихом Городе. У вас еще нет желания его сломать?
— Не знаю, — растерянно признался я. — Я об этом не думал.
— Ну вот, теперь подумайте, — доброжелательно посоветовала она. — Все бы ничего, но вы не производите впечатление человека, которому нужен какой-то карточный домик. Вот нам с Альфой он нужен позарез; Алисе и Сэму, возможно, тоже; всем остальным — не знаю, не знаю… Откровенно говоря, они меня не слишком занимают. Но вам это барахло точно ни к чему.
Я вернулся домой в смятении. Несколько порций темного рома, заботливо влитые мною в собственный желудок во имя восстановления душевного равновесия, не только не исполнили свое предназначение, но, напротив, усугубили внутренний разлад.
В сущности, я хорошо знал это нервозное настроение: оно всякий раз посещало меня накануне больших перемен, когда истерзанный предчувствиями разум вдруг понимает, что тонкая ткань реальности уже истерлась до дыр, а причинно-следственные связи все еще тягостны, но больше не могут гарантировать ему желанного уютного покоя.
Чтобы отвлечься, я взял с полки первую попавшуюся книгу. К моему величайшему удивлению, это был древний трактат Суньцзы «Искусство войны». Открыв книгу наугад, я прочитал: «Притворный беспорядок рождается из порядка; видимость страха рождается из мужества; мнимая слабость рождается из силы. Порядок и беспорядок — это вопрос количества; мужество и страх — вопрос стратегической мощи. Поэтому тот, кто умеет управлять врагом, предлагает то, что враг может схватить.
Выгодой он завлекает его, со своими войсками он ждет его».
Умствования древнего полководца неожиданно меня разозлили. Я захлопнул книгу и поставил ее на место. Движение это оказалось столь резким, что стеллаж с книгами зашатался и с грохотом обрушился на пол. На меня пролился своего рода энциклопедический дождь. Несколько ударов оказались довольно болезненными. Я отчаянно тер ушибленное плечо, другой рукой массировал пострадавшие ребра и растерянно улыбался. Это маленькое происшествие окончательно выбило меня из колеи, и я вдруг обнаружил, что такое состояние мне, как ни странно, нравится.
Я собирал книги и думал, что суть военной науки Суньцзы проста для понимания, но применить ее на практике нелегко, как все по-настоящему могущественные формулы.
«Вершина военного искусства — управление врагом, — сказал себе я. — Бесстрашное коварство трикстера превыше прямодушной силы героя… Это как раз понятно. Понять бы еще, кто враг? Кем следует управлять?»
Боковым зрением я заметил мельтешение у противоположной стены. Развернувшись, увидел, что это — всего лишь мое отражение в зеркале.
— Ага, вот он, враг, — вслух сказал я, упиваясь нелепостью своего озарения.
Бросил книги, поднялся с пола, подошел к зеркалу и внимательно уставился на собственную физиономию.
Кажется, тихая сытая жизнь не пошла мне на пользу: щеки изрядно округлились, это было заметно даже под многодневной щетиной; в линии рта появилась какая-то неприятная слабинка. Хуже всего дело обстояло с глазами: они стали серо-зелеными, как у сытого кота, и тусклыми, как у всякого довольного жизнью обывателя.
— У тебя глаза пожилого рантье, — презрительно сказал я собственному отражению. — Если так пойдет и дальше, они заплывут и станут поросячьими. Тебя это устраивает, дорогуша?
Мой разум был обескуражен открывшимся ему зрелищем. Мелькнула паническая мысль, своего рода попытка оправдаться перед собой: «Я добровольно стал мертвым, потому что оставаться живым — слишком больно».
Повинуясь внезапному, почти немотивированному порыву, я вышел из дома и отправился в «Салон». Альфа уже накрыла вымытые чашки крахмальной салфеткой, но еще не погасила свет и не заперла дверь, поэтому я решил, что мое вторжение будет не слишком бестактным.
— У меня только один вопрос, — сказал я в ответ на ее удивленный взгляд. — Ты ведь помнишь тот день, когда я впервые к тебе зашел, правда?
— Отлично помню, — кивнула она.
— Скажи, только честно: я с тех пор сильно изменился?
— Даже не знаю, — она пожала плечами. — Ну, наверное, с тех пор ты стал немножко занудой, но это вполне объяснимо.
— Занудой? — почти с удовольствием переспросил я. — И это все?
— Да… наверное. Ну, еще ты слегка растолстел, но в твоем случае это не скоро станет настоящей проблемой. Скорее никогда, чем когда-нибудь…
— Еще, — потребовал я. — Ты молчишь о самом главном, Альфа.
— А что ты хочешь услышать? — сердито спросила она. — Что ты перестал быть мне интересен? Что ты достал меня своей дурацкой манерой являться каждый день в одно и то же время? Что, когда ты в очередной раз начинаешь пересказывать историю своих похождений, невозможно поверить, будто ты и есть тот самый веселый и бесстрашный мальчик, с которым ежедневно случались чудеса? Ты это хотел услышать? Ну вот, услышал… Впрочем, не бери в голову, Макс, то же самое я могу сказать любому из своих друзей.
И собственному отражению в зеркале заодно.
Я слушал ее и чувствовал, что еще немного, и я могу расплакаться от обиды. Именно то, что требовалось!