— Затем! Развели тут сопли!
POSTLUDIUM
…Меня не надо жалеть! Я только хочу понять, почему я вижу белых…
Воскресенье, двадцать девятое февраля
Понедельник, первое марта
Шаман надевает френч* Революция в одном, отдельно взятом* «Коропоки» заселились* «Придет серенький волчок»* Что поведал Маг
Сначала была боль.
Нет, боль потом, сначала — шепот. Негромкий, шелестящий — под самым ухом. Где-то дальше были голоса, но их не разобрать. А вот шепот… Нет, и его не разобрать.
Спина болела, ныла, боль перекатывалась волнами. Кажется, я лежу на чем-то твердом…
Жива?
Шепот чуть удалился, но стал не тише — громче. Странный такой шепот, заунывный.
Жива?
Руки тоже болят, и ноги… Жаль, глаз не открыть!
Те, что говорят, подошли ближе. Или я просто стала лучше слышать?
— «Скорая» ждет. Вот сволочи, довели женщину!
— П-погодите, господин Бажанов! Господин М-молитвин все-таки попытается еще раз…
Я поняла, что жива, что это — не бред. Игорь! Почему здесь Игорь?
— Как хотите, господин Волков, но я, знаете ли, в шаманов ваших не очень верю. Все! Пошел, потом позвоните.
Похоже, Бажанов чем-то недоволен. Он всегда чем-то недоволен — и всегда спешит. Но почему здесь Игорь? И где это — «здесь»?
— Ну что т-там, Иероним Павлович?
— Трудно сказать, магистр. By же видите! Я настолько удивилась, что открыла глаза. Потолок был бел комнату заливал яркий свет, хотя окон я не заметила!. Зато господина Молитвина не заметить было трудно. На господине шамане был надет черный френч, поверх которого красовалось дорогое серое пальто.
— Эра Игнатьевна! Ирина!
Шаман в черном френче сгинул, надо мной склонился Игорь.
— В-вы… Вы слышите меня?
— Слышу…
Еще через минуту я поняла, что действительно слышу. Слышу — и даже могу отвечать. Могу даже привстать.
— Може, носилки? — в комнате (то есть, конечно, не в комнате — в камере) появился кто-то в знакомом камуфляже. По-моему, я раньше видела этого курносого парня, причем совсем недавно…
— Не надо. Я… Я сама.
Рука скользнула по деревянной доске (оказывается, я лежала на обычных нарах), ноги не хотели слушаться.
Игорь подскочил, поддержал.
— К-как сказал бы господин Бажанов — в-все! Пойдемте, Ирина, скучно здесь!
У порога я оглянулась. Камера — но не та, куда меня поместили вначале. Окошко все же есть, у самого потолка, двойное стекло, решетки.
— Вы правы, Игорь. Скучновато!
Коридор был пуст. Игорь поддерживал меня под левую руку, сержант-«сагайдачник» (вот где встретились!) — под правую. Ноги передвигались сами, и я начала понимать, что прихожу в себя. Не убили, жива. Жива, но по-прежнему тут, во внутренней тюрьме ФСБ. Однако коридоры пусты…
— Игорь! Здесь что, революция?
Маг по имени Истр смеется. Только сейчас я замечаю: его глаза действительно чуть-чуть близорукие. Странно, ни разу не видела его в очках. И линз не носит…
— Это к г-господину Молитвину. Он у нас, так сказать, в-ветеран. А, в общем, революции п-пока нет, зато весну могу обещать.
Весна встретила меня во дворе — в огромном пустом дворе, окруженном высокими серыми стенами. Громадные ворота исчезли, не осталось даже железной будки, что торчала рядом. Вместо охранника у ворот колесила пара кентавров; за плечом у одного из них висела огнестрельная штуковина, слегка напоминающая дробовик.
Все это я заметила уже потом. Солнце! Огромное, даже не мартовское — майское! — горело в самом зените.
Все это я заметила уже потом. Солнце! Огромное, даже не мартовское — майское! — горело в самом зените. Под ногами хлюпала грязь, еще несколько дней назад бывшая снегом. Терпкий воздух казался настолько густым, что застревал в горле.
Я глубоко вздохнула. Весна! Весна — и я все-таки жива.
На плечи мне накинули пальто. Я обернулась, чтобы поблагодарить, — и наткнулась на веселый взгляд знакомого сержанта. Я улыбнулась, парень взял под козырек.
Игорь, державший меня под локоть, быстро оглянулся:
— Сейчас. Г-господин Бажанов обещал оставить машину.
— Можна! — Сержант вновь козырнул и, лихо шлепая по грязи, двинулся к воротам.
И тут я увидела обезьяну. Белая тварь беззвучно промчалась по лужам, метнулась к стене пропала в сером бетоне.
Рука Игоря успела схватить за плечо. Откуда-то со стороны послышалось гудение мотора. Я закрыла глаза.
2
— Все-таки я рекомендовал бы в храм-лечебницу, магистр. Я ведь не врач. Что мог, то сделал.
— Ей лучше д-домой, Иероним Павлович. Хватит с нее, так сказать, к-казенного дома.
Голос Игоря звучал слева; молитвинский — Справа. Мотор гудел, было тепло и уютно.
— Ирина! Вы слышите м-меня? Я вздохнула. Да, как говорит господин Бажа-нов, все! Хватит! Обезьяны так обезьяны!
— Я слышу вас, Игорь. Извините, глаза пока открывать не буду. Больно.
— Под лампой держали, Эра Игнатьевна?
В голосе Молитвина не было сочувствия. Так мог спросить патологоанатом.
— Под лампой, Иероним Павлович.
— Здорово они вас! Я вовремя подоспел: вам ваши, откровенно говоря, коллеги такую мерзость вкололи…
«Лучше сделайте ей еще один укол».
Я вздрогнула.
— Спасибо.
— Иероним П-павлович был, можно сказать, председателем комитета по в-вашему освобождению.
— Не преуменьшайте своих заслуг, досточтимый магистр!