Ответить я не успела — по ушам словно палкой ударили. Раз, еще раз…
— Ложись! Ложись! К забору.
Теперь стреляли очередями. Кто-то явно не жалел патронов.
И, словно в ответ, вновь послышался знакомый вой. Но на этот раз он доносился не только из автобуса. Кричали в доме, спрятанном эе высоким кирпичным забором. На миг стало жутко. Так, наверное, воют в аду.
Падать не стала — пожалела пальто. Чугунная решетка забора тоже не показалась надежным прикрытием. Пока я раздумывала, сильная рука рванула за плечо, потащила назад, за ближайший грузовик.
— Началось, блин! — дуб радостно ухмылялся, поглаживая «калаш». — Ну, это дело! Ща мы им!
Я даже не смогла огрызнуться — внезапно навалилась усталость, свинцовая, одуряющая. Так и знала! «Мы» дадим «им», «они» дадут «нам». Вот и пули, как воробушки, плещутся в пыли…
Не в пыли — в грязном, уже начавшем подтаивать февральском снегу.
***
Погреб издали походил на дот: низкая, уходящая в землю арка серого камня, стальные двери — и следы «трассеров», медленно тающие в холодном вечернем воздухе.
«Сагайдачники» залегли прямо в снегу, не отвечая на огонь. Я, как штатская крыса, болталась сзади, за массивной каменной тумбой, неизвестно зачем поставленной посреди старого сада еще в незапамятные времена. Дуб отирался рядом, нетерпеливо поглядывая вперед. К «сагайдачникам» его не пустила я. Изюмский пытался возражать, но я раззявила пасть — и после третьего загиба его пыл угас.
Стрельба — то ленивая, то яростная — продолжалась уже с полчаса. Стреляли «они». Темнота, сгустившись над старым селом, мешала «им» — пули уходили в «молоко». Похоже, Бажанов ждал, пока у «тех» кончатся патроны. Приказ не стрелять я одобрила. Первач-псы не дремлют: стоит какому-нибудь меткому курсанту попасть — и отмаливай потом беднягу!
«Те» не боялись. Видать, бог им попался правильный.
— Эра Игнатьевна! Можно мне… Только взглянуть!
Сраженный моими загибами дуб стал непривычно вежливым, но потачки я ему не давала и даже не стала отвечать.
Тоже мне, Аника-воин! Еще и без каски!
Каску, как выяснилось, этот охломон потерял, когда вылезал из машины. Искать поленился-а потом стало не до каски.
Внезапно стрельба стихла. Мы переглянулись. Кончились патроны? Или «бог» одумался?
— Гляди! — Ручища дуба указала куда-то в темноту. Я всмотрелась. Вначале я увидела белое пятно. Пятно колыхалось, двигалось. Потом стал заметен черный силуэт.
— Бажанов! — уверенно заявил дуб. — С белым флагом! Как в кино, блин!
Возражать я не стала. Как в кино. А смелый у нас заместитель мэра!
— Внимание! — загремел усиленный динамиком голос. — Предлагаю сдать оружие и выходить по одному! Повторяю…
— Бажанов! Какого хрена! Это охраняемый объект!
Второй голос отвечал тоже по «матюгальнику», но я узнала говорившего без труда. Жил на свете таракан, таракан от детства… Вот, значит, на какую «спецоперацию» направился полковник Жилин!
— Жилин? Ты? — в голосе заместителя мэра слышалось удивление. — Ты что, спятил? Немедленно кончай дурить!
Темнота замолчала, но затем послышалось уверенное:
— У меня приказ! Мэр подписал. Не веришь, позвони, спроси!
Негромкий мат Бажанова был разнесен динамиком на всю округу.
— А у меня ордер! От прокуратуры! Показать? Со мной два следователя! Ты что, под суд захотел?
Снова молчание: долгое, тягучее.
— Хорошо! Пусть твоя «прокра» сюда подойдет! С ордером! Ну, начальнички наши намудрили, мать их!
Мы с дубом вновь переглянулись. Я расстегнула пальто и полезла в нагрудный карман кителя. Не хватало еще ордер потерять! Все в порядке, на месте!
— Гизело! — Бажанов был уже рядом. — Гони сюда ордер! Кажется, спеклись!
— Он хочет видеть представителя прокуратуры, — возразила я. — Вы прекрасно знаете закон.
Под пули лезть не хотелось, но показывать ордера — это моя работа.
— Не пущу! — Бажанов не удержался, сплюнул. — Лучше подожду, пока за твоим Ревенко съездят. Ишь, умники, бабу в бой посылают!
— А на хрена Ревенко? — Дуб расправил плечи, подмигнул мне. — Господин Бажанов! Следователь Изюмский в вашем распоряжении, блин!
Заместитель мэра задумался, окинул дуб-дубыча оценивающим взглядом:
— Хорошо! Гизело, отдайте ему ордер!
— Я же тебе говорил, подруга! — Дуб вновь подмигнул и не без сожаления передал Бажанову автомат. — Ща покажем!..
Черный силуэт удалялся медленно, словно нехотя. Я затаила дыхание. Не идиоты же там, в конце концов! И Жилин-таракан — не самоубийца. Хитер, двух маток сосет — но не камикадзе. Первач-псы — Первач-псами, а в церкви, что при военном университете имени Сагайдачного, уже наверняка молебен служат. Есть такая молитва — «за-ради кровь на поле брани проливших»…
Черный силуэт на миг остановился. Кажется, дуб оглянулся.
Я вышла из-за нелепой тумбы, помахала рукой…
Выстрел.
Черный силуэт замер, постоял…
Рухнул.
«Сразу с колоколенки, весело чирикая…»
— Изюмский! Изюмский!
Я бросилась вперед, поскользнулась, упала лицом в мокрый снег, вскочила — чужие руки схватили за плечи, толкнули вниз.
— Изюмский! Володя!
Я уже не кричала — шептала. Может, он только ранен? Может…
«…В грудь слетели пташечки — бросили назад…»
Володю занесли в вестибюль старого — «голицынского» — дома. Прибежал врач с круглыми от ужаса глазами, зачем-то достал шприц, бросил, стал щупать пульс.