— Что именно, Иероним Павлович?
— Помнится, в свое время Голицыны заложили в имении обширнейшие винные погреба с весьма и весьма ценным содержимым. Вдруг уцелел бочонок-другой? Не все в восемнадцатом разграбили?
Ерпалыч хитро щурится, пряча ухмылку в клочковатый ворот кожуха, и на сей раз я не могу понять: шутит старик или пытается выяснить что-то свое, мне совершенно неясное?
Лель долго медлит с ответом.
— Погреба-то сохранились, Иероним Павлович, мы их как подсобные помещения используем; а вот вино — увы! Вынужден вас разочаровать. Впрочем, если у вас есть карта, на которой обозначен не известный никому тайник, — я с удовольствием составлю вам компанию в качестве еще одного кладо… вернее, виноискателя!
В салоне повисает пауза, и я от нечего делать начинаю глазеть в окно.
Впрочем, если у вас есть карта, на которой обозначен не известный никому тайник, — я с удовольствием составлю вам компанию в качестве еще одного кладо… вернее, виноискателя!
В салоне повисает пауза, и я от нечего делать начинаю глазеть в окно. Неровная дорога изрядно обледенела, но «Вольво» идет ровно, без рывков, скорость практически не чувствуется, надо отдать должное шоферу. Да и машина небось соответствующим образом заговорена. Гляжу на спидометр. Ну, ясное дело, идем под сто двадцать при знаках-ограничителях!.. Где оберег-нелегал брал, водила?! Ладно, свои люди… Поворот. Еще один. Подъезжаем к Окружной — я даже не заметил, когда мы пересекли Полтавский шлях. Справа мелькает синий указатель с белой надписью: «На Богодухов». Чуть позади катят Фол с Папой: кентавры явно решили особо не напрягаться и не играть в догонялки. Скорее всего Пирр со товарищи также следуют за нами — но в пределах видимости не показываются.
Это правильно. Глупо лишний раз светиться. А машину нашу кенты не потеряют — в последнем я уверен.
— А кроме призрения душевнобольных, — нарушает наконец затянувшуюся паузу Ерпалыч, — чем вы там, в Малыжино, занимаетесь?
— Вас больше интересует теория или практика? — с готовностью подхватывает Лель.
— М-м-м… пожалуй, теория. Кое-что из практики мы надеемся увидеть сегодня собственными глазами.
— Ну да, понимаю, — кивает наш гид. — Вы ведь всегда особое внимание уделяли теоретическим разработкам. И именно благодаря этому лаборатория «МИР», которой вы в свое время руководили, успела продвинуться столь далеко!..
Мне кажется, что я ослышался, хотя я не Гойя и уж наверняка не Бетховен. Может, это «Куреты» сказываются?!
— Руководили?! Ерпалыч, что он буровит?!
— Простите, Алик, что не сказал вам сразу, — оборачивается ко мне старый Сват-Кобелище. — Раньше не до того было… а в записках я поостерегся откровенничать. Разумеется, начинал я рядовым, почти случайным сотрудником, как и было описано, но со временем… Да, перед Большой Игрушечной меня сделали начлабом. Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Тем более что истинное руководство института было совсем иным — к сожалению, я слишком поздно это понял… Да вы и так все знаете: слышали небось рассказ нашего друга-магистра?!
Вот ведь конспиратор хренов! Мог бы и сразу сказать, между прочим, — что я, после этого Верить бы ему перестал? Или обиделся? Не до того ему, понимаешь, было! Вот теперь как раз я и обиделся… Почти.
— Алик, не обижайтесь! Неужели для вас так существенно, кем я был в институте — рядовым сотрудником или начальником лаборатории? Терпеть не могу этого военно-лагерного слова — «начальник», но моя должность, увы, называлась именно так!
— Да ладно, Ерпалыч, чего там, — примирительно машу я рукой. — Одно интересно: может, ты мне еще чего сказать не успел? За делами-хлопотами? Ну, к примеру, какая именно зараза Большую Игрушечную замутила, чтобы теории свои проверить?!
Ерпалыч в упор смотрит на меня, часто-часто моргая, и тут до меня доходит, что я ляпнул! Ведь он же это на свой счет принял!..
— Прости, Ерпалыч! Не слушай ты меня, трепача! Я ж писатель, Ерпалыч, у меня в голове одни интриги да сюжеты — сдуру могу такое ляпнуть… Ерпалыч кивает и отворачивается.
Все, теперь не я на него, а он на меня обиделся.
— Зря вы это, Олег Авраамович, — встревает Лель, будто я и без него не знаю, что «зря»… — Большую Игрушечную действительно замутили, как вы изволили выразиться, со стороны.
— Зря вы это, Олег Авраамович, — встревает Лель, будто я и без него не знаю, что «зря»… — Большую Игрушечную действительно замутили, как вы изволили выразиться, со стороны. Только местный филиал НИИПриМа, где работал Иероним Павлович, здесь ни при чем. Это была директива Центра. Главного. И исполнители были — оттуда. Кое-что нам удалось установить, хотя и далеко не все. А Иероним Павлович совершенно…
— При чем я, Алик. При чем, Лель. Очень даже при чем. Ведь это в моей лаборатории разрабатывалась тема «Акт Творения». Чисто теоретически, с моей тогдашней точки зрения. А они воспользовались… с-сволочи. Нет, я на вас, Алик, не в обиде. Просто… иногда как вспомнишь — тошно становится. Давайте просто посидим, помолчим. Со мной все в порядке, не беспокойтесь.
Не то чтобы совсем в порядке — но рука Ерпалыча, подносящая ко рту таблетку валидола, почти не дрожит.