Впрочем, у атакующих наверняка приказ, официально зарегистрированный и освященный, а значит, карт-бланш на сутки!.. Потом исповедуют.
Наконец стрельба смолкает. В комнате повисает тишина — только слышно тяжелое дыхание Фимы да сопение Фола (кент завис у меня над самым ухом, всматриваясь в экран).
Какой-то человек вдруг встает в полный рост и медленно идет ко входу в погреба. Над головой его бьется по ветру белое полотнище, во второй руке — мегафон.
Парламентер.
— Может, они все-таки сдадутся? — до боли закусив губу, шепчет Надежда.
— Внимание! — гремит усиленный мегафоном голос. — Предлагаю сдать оружие и выходить по одному! Повторяю…
— Бажанов! Какого хрена! Это охраняемый объект! — отвечают парламентеру тоже через мегафон. Тем не менее второй голос я, кажется, уже где-то слышал, но никак не могу вспомнить, кому он принадлежит.
Бажанов… фамилия знакомая… заместитель нашего мэра?!
— Жилин? Ты? Ты что, спятил? Немедленно кончай дурить!
Кто такой Жилин, я не знаю, зато это явно хорошо известно заместителю мэра. Может, все-таки договорятся? Хорошо бы… Почему-то мне кажется, что если крови больше не будет, то «защита» над Малыжино продержится подольше, и тогда Фима с Наденькой однозначно успеют…
— У меня приказ! Мэр подписал.
Не веришь, позвони, спроси!
— Мэр?! Едрить твою… А у меня ордер! От прокуратуры! Показать? Со мной два следователя! Ты что, под суд захотел?
Долгая, томительная пауза.
— Хорошо! Пусть твоя «прокра» сюда подойдет! С ордером! Ну, начальнички наши, намудрили, мать их!
Парламентер бегом возвращается. Через три-четыре минуты из-за каменной тумбы выбирается человек в оранжевом бронежилете и, подняв над головой какую-то бумажку, идет ко входу в погреба. Человек идет медленно, не делая резких движений, оружия у него нет. Сейчас его оружие — та бумажка, которую он держит над головой. Видимо, ордер.
Человек останавливается…
Одинокий сухой треск.
Мгновение человек еще стоит, а потом мягко валится в снег.
Убит? Ранен?
В любом случае, переговоры закончились. Эти сволочи убили парламентера!
Теперь-все.
Из-за тумбы к упавшему кидается женщина в дорогом пальто, но ее сбивают с ног, тащат обратно… лицо женщины на миг оказывается в поле зрения камеры…
Эра Гигантовна!
Прокурорша с чугунными кулаками!
Впрочем, сейчас это не имеет никакого значения.
— Вот теперь они это кубло к чертям разнесут! — зло цедит сквозь зубы Фол.
К убитому (я уже понимаю, что парламентер не ранен, а именно убит) ползком подбираются двое в камуфляже, оттаскивают тело назад.
Тишина. Затишье перед бурей. Минуты ползут сытыми тараканами, я всматриваюсь в экраны до рези в глазах… Что, если «защита» уже перестала действовать?! А мы тут сидим, теряем время…
Тишину рвет в клочья грохот автоматных очередей. Фигуры в камуфляже, пригибаясь, бегут ко входу, стреляя на ходу, кто-то падает под ответным огнем, но это ни на миг не останавливает атакующих. Еще несколько секунд — и они у двери.
Три человека бегом подтаскивают ко входу громоздкий ящик, открывают, один из них склоняется над ящиком, что-то делает…
Бегут обратно. Все.
Я наконец понимаю, что сейчас произойдет, но зажмуриться не успеваю. Динамики взрываются оглушительным грохотом, огненная вспышка на весь экран — и изображение гаснет.
Вот так. Всех, одним ударом. Вряд ли там кто-то уцелел.
Кажется, это конец.
И. только тут мне вдруг становится страшно.
До темноты в глазах, до дрожи в коленках. Значит, там, в Южной Каролине, тоже происходило нечто подобное…
— Есть! Есть! Откопали!
— Господин заместитель мэра! Проход откопали! Там, кажется, кто-то есть! Живой!
Изображения нет, только отдаленные голоса долетают до нас из динамиков.
— Нам пора, — лицо у Надежды каменное, И я стараюсь не смотреть ей в глаза.
Вместо этого я смотрю на тусклые глаза мониторов.
И мертвые аквариумы откликаются мне.
***
Матовые поверхности, гладь тканых полотен, золотое шитье полетом трассирующих пуль летит по ним, сливаясь в одну мерцающую кисею, в огненные буквы, строчки, предложения… что они предлагают мне? Что они предлагают всем нам?.. но время суетных мыслей прошло, потому что текст уже набран, взвешен и измерен, прежнее царство разрушено, Валтазары раздавленными червями копошатся в блевотине собственных пиршеств, а время царства нового топчется на пороге, вытирая грязные подошвы, оставляя на рубцах половичка ошметки запекшейся крови и бурой грязи…
Откройте пещеры невнятным сезамом; о вы, лицемеры, взгляните в глаза нам! — взгляните, взгляните, в испуге моргните, во тьму протяните дрожащие нити!.
. но время суетных мыслей прошло, потому что текст уже набран, взвешен и измерен, прежнее царство разрушено, Валтазары раздавленными червями копошатся в блевотине собственных пиршеств, а время царства нового топчется на пороге, вытирая грязные подошвы, оставляя на рубцах половичка ошметки запекшейся крови и бурой грязи…
Откройте пещеры невнятным сезамом; о вы, лицемеры, взгляните в глаза нам! — взгляните, взгляните, в испуге моргните, во тьму протяните дрожащие нити!.. мы знойным бураном к растерзанным ранам приникнем, как раньше к притонам и храмам, к шалеющим странам, забытым и странным, и к тупо идущим на бойню баранам… откройте пещеры невнятным сезамом -откройте!.., коверкает души гроза нам…