Будто вляпалась. Какая все-таки сложная штука жизнь.
— Не проще пареной репы, — достал Павел сигарету и прикурил.
— Это если не связываться с теми, кто тебе ее парит.
— Да, жизнь женщины похожа на жестокий бой. Сердца бьются, словно посуда, мечты разбиваются в кровь, не бьются только козырные тузы, которые, как правило, уже на руках, — посмотрел Павел на Роберто.
— А козырные дамы? — почувствовал запах табака Роберто, и ему тоже захотелось затянуться.
— Те отбиваются от назойливых поклонников, — выронила из своих губ Фортуна и игриво взглянула на Павла.
— Друзья, я отойду ненадолго, — зашевелился за столом Павел.
— Ты что, обиделся, Павел? — всполошилась Фортуна.
— На что?
— На поклонников.
— Нет, ты же про итальянца?
— В общем да. А то я испугалась, что ты пропадешь, как вчера.
— Пятое правило любви: никогда не думайте о себе плохо, вы лишаете пищи остальных, — добавил соуса в разговор Роберто.
— Да нет, я по нужде, — встал из-за стола Павел.
— Тогда оставь мне сигарету, — попросил Роберто.
Павел вложил в руку Роберто свою прикуренную сигарету и оставил его с Фортуной наедине.
* * *
Лучана встала по обыкновению рано, накинула на себя халат. «Зачем я так рано поднялась? Еще лежать бы и нежиться в хлопковых поцелуях сна». Поставила нагревать воду. Немая жажда внутри пересушила чувства. «Какое безнадежное занятие любить кого-то», — подумала она. Лицо ее покрылось ожиданием. «Сколько может ждать любовь, когда уже кипит внутри, как у этого чайника, и легкий пар желаний тянется на выход? Почему-то стыдно говорить об этом вслух: «женщине охота, охота мужчину»».
Она сняла с плиты кричащий чайник: «Может быть, мне тоже засвистеть бескомпромиссно: я хочу любить — может быть, тогда он неожиданно появится, возьмет меня, нальет и будет жадно пить». Посмотрела в окно. Там к ней тянули руки зеленые ветви лета. Сквозь ванную прошла в коридор к большому зеркалу, распахнула объятия ткани. Через капли воды на ресницах в отражение на нее посмотрела изящная голая женщина. «Прекрасна, неужели никто не хочет любоваться этим, кроме меня? Хочет, я уверена. Почему же я сплю одна?» Этот вопрос не давал ей покоя, пока она глоток за глотком откусывала горячий кофе.
«Я сплю в одиночестве, я пью в одиночестве, но с ним же не поцеловаться. Одиночество, как оно славно прижилось, пригрелось в моем пространстве и начало уже постепенно занимать его, диктовать свои условия, навязывать свои привычки и, что самое страшное, ревновать ко всем остальным. Гнать его надо, как можно скорее, сегодня же, сейчас же».
Было воскресенье. Она привела в порядок себя, блистательную, перед тем как окунуться в пучину городского океана. Уже стоя в прихожей в ситцевом летнем платье, подправила штрихи очарования перед зеркалом, взяла под руку сумочку и уже было открыла дверь в лето, как что-то ее остановило, она снова посмотрела в зеркало. Понравилось все, кроме одного обстоятельства: «Нет, душа, ты сегодня останешься дома, — начала она внутренний монолог. — Не знаю, займи себя чем-нибудь, почитай что-нибудь, нарисуй, свяжи…». Она еще раз проверила, на месте ли телефон, выключен ли огонь, вода, потом споткнулась еще о какие-то сомнения. «А ты в конце концов, — снова обратилась она к душе, — включи телевизор.
«А ты в конце концов, — снова обратилась она к душе, — включи телевизор. Нет, тебя с собой взять не могу, мне очень хочется согрешить».
Только она договорилась со своей душой, раздался телефонный звонок. Звонила сестра из Штатов:
— Как дела?
— Хорошо. Ты куда пропала, сто лет тебя уже не слышала. Как ты?
— Ну как тебе сказать. Вечер субботы, а я красивая сижу дома, — жаловалась сестра.
— Не знаешь, кого в этом обвинить?
— Именно, хотела начать с себя. Потом решила позвонить тебе.
— Я тоже как раз собиралась выйти развеяться.
— Задерживаю тебя?
— Да нет, — все еще мялась в прихожей у зеркала Лучана.
— Ты скажи, я тебе позже перезвоню или завтра.
— Ну что ты, как ты можешь меня задерживать?
— Меня никто не любит, — продолжала ныть сестра.
— С чего ты взяла?
— Мне даже кофе не с кем попить.
— Может, они просто не любят кофе. А где твой?
— Ушел.
— Совсем?
— Надеюсь, что нет.
— Бывает. Не стоит держать женщину, она все равно рано или поздно уйдет. А мужчину — подавно, он все равно вернется, — уже привыкла к легким душевным недомоганиям своей сестры Лучана.
— Да, мы любим создавать себе проблемы там, где их нет.
— Особенно когда любим тех, кто нас нет.
— Вот и я сижу и думаю: отчего же тогда расстаются даже любящие друг друга?
— Человек — самое слабое звено в цепочке отношений. Зачастую он гораздо слабее своих чувств, — процедила Лучана в трубку и положила сумку на тумбочку, ощущая по нищете положительных эмоций в словах сестры, что разговор затянется.
— Отчего же не получается любить постоянно?
— От эгоизма: мы не нужны друг другу так, как нужны сами себе. А что ты хотела от мужчин? — достала она из сумочки сигареты, прошла на кухню и села за стол.
— Это точно. Они все любят только тех, кто парит им мозг. Стоит тебе стать ласковой и покладистой, все чувства куда-то испаряются: все чаще он задерживается на работе, все меньше объятий, все реже секс. Потом уезжает на три дня в командировку. Возвращается, и ты ощущаешь по его первому холодному поцелую, что больше он тебя не любит, потому что, скорее всего, мозг его парит уже другая.
— Может, покурим? — предложила Лучана.
— Я бы лучше выпила.
— Тебе можно, у вас там, небось, уже темно.
— Небо затянуло, солнце садится. У тебя-то все нормально, Лучана?
— Да, у меня все отлично, — соврала Лучана.
— А мне показалось, что не очень.
— Тебе показалось, — продолжала врать Лучана, так как уже три месяца жила одна.
— Не надоело в этой маске, вечного благополучия? Забудь, что ты моя старшая сестра, в первую очередь в тебе же живет женщина.
— В каждом человеке обязательно живет еще кто-нибудь. Разница только в том: в сердце или в печенках.
— Это ты про своего романтика? Как у него дела?
— У всех романтиков две формы существования: либо воспоминания, либо мечты, — втянула в себя облако дыма Лучана, — все еще возится со своим романом.