Утром непременно тебе позвоню, сообщу о своем решении, — сказала она, в потемках души понимая, что решение уже принято.
— До завтра, — отпустил Павел ее руку, улыбнулся и захлопнул дверцу. Машина, фыркнув на прощание двигателем, медленно проплыла по двору и нырнула под арку.
Домой возвращаться не хотелось. Павел еще долго терся щекой о холодный ночной ветер, прогуливаясь вокруг дома. Нюх его обострился до собачьего, будто эта встреча разбудила в нем давно уже уснувшие порывы. Весна источала безумие, ее запахи раздирали ноздри. Он прошел рядом с песочницей, от нее несло детством, свободой — от кошки, которая перебежала дорогу, феминизмом — от женщины, что смотрела на него высокомерно с рекламного плаката. От домов веяло квартирами, звездами тлело небо, космос пропах планетами. Он понюхал свою руку, в которую уже въелся запах ее духов, ее женственности. «Как же, прикоснулась сама Фортуна», — усмехнулся он.
Фортуна утопала на заднем сиденье автомобиля, в который раз убеждаясь в том, что для кардинальных изменений в жизни необходимо вызвать огонь на себя. Нельзя ждать, иначе вместо любви действительно будут приходить одни автобусы. Некоторое время она следила за огнями города, которые, словно спички, вспыхивали, когда машина равнялась с уличными фонарями, и гасли, когда та оставляла их позади. Потом достала из сумочки книгу, открыла наугад и начала разбирать строчки в полумраке салона. Она всегда предпочитала книги именно так: не глотать их, а надкусывать, пытаясь ухватить что-то вкусное, если повезет, и уже потом препарировала от корки до корки.
* * *
— Какая мутная вода, — постучала пальчиками по стеклу аквариума Лучана. — Удивляюсь, как они еще живы. Ты рыбок кормил сегодня?
— Нет, я что-то забегался и забыл.
— Сам-то поел, небось? Ты же целый день дома был.
— Почему был? Я до сих пор дома. Знаешь же, что дома дела не делаются, потому что время здесь идет в два раза быстрее, а может и в три. Чем больше сидишь в тепле и уюте, тем меньше успеваешь. Становишься заложником этой мысли: он мой, этот день, я быстренько переделаю все дела.
— С этой же мыслью: «Он мой, я быстренько его переделаю», я когда-то стала твоей заложницей. Опять в Интернете завяз? — безразлично кормила рыбок Лучана. Те подплыли к поверхности и, открыв большие рты, глотали корм.
— Сейчас дам им пищи.
— Можешь не торопиться, я уже насыпала. Что с твоей книгой? Реакция положительная?
— Ну можешь сама посмотреть, что они пишут.
— Это из той партии подопытных, которым ты отправил роман по электронке?
— Как ты их, однако. Ну вот, полюбуйся, несколько эскизов о моей работе.
Я кликнул мышь, та достала из моего ящика пару писем и отрыла их. Лучана принялась читать:
«Что-то происходит. Не могу объяснить. Как-то всё по-другому стало вокруг, что ли. Ну не может же так все поменяться из-за стихов?! Во мне внутренние перемены, так не бывает! Это подсознание заработало. Как будто в голове что-то открылось. И я не преувеличиваю. Просто не всё могу написать (слишком будет откровенно)».
— Жаль, я бы хотела почитать об откровенном, — вздохнула Лучана, и взгляд ее вытащил из электронного ящика еще одно письмо:
«…Ваш новый роман — смесь коктейля из эмоций… Юмор, страсть, волнение, желание, ваниль, горечь, желание… Пробуешь, примеряешь на себя… проникаешь… хочешь добавки… Читается легко, как будто отдыхаешь под музыку, релакс, который держит в оцепенении… Хотелось бы, чтобы книга была бесконечной.
Ну знаете, как жизнь, снова открываешь, и страницы дальше уже написаны!
Есть очень душевные моменты, грустные… актуальные… Красиво написано, откровенно… Всё пропитано чувствами и любовью. Здесь даже неодушевленные предметы становятся живыми. Прошибает на эмоции, внутри происходит какой-то переворот. Подсознание будто просыпается! И уже в голове сидят отдельные фразы… слова… И я живу этим. И в этом…»
— Черт, похоже, она тоже хочет жить с нами, — ревниво улыбнулась Лучана.
— Ну перестань.
— Я еще даже не начала. Я имею в виду читать. Ненавижу читать с экрана, но любопытство уже зашкаливает. Сегодня ночью засяду.
* * *
— Может вам свет включить? — предложил водитель прокуренным заботливым голосом.
— Не откажусь, — ответила Фортуна.
Она оторвала глаза от книги и залила их окном автомобиля, в который бился дождь. Ей даже показалось, что капли бегут по ее зрачкам.
«Такую погоду легче переживать вдвоем», — подумала она и снова вернулась в книгу.
* * *
— Оказывается, я тебя люблю, — сказал я, глядя в окно, пока она колдовала над кофе.
— Как ты это узнал?
— Я не могу без тебя.
— Что не можешь? — сняла она турку с огня и разлила по чашкам ароматное варево.
— Родить ребенка.
— Не смеши меня, чем ты будешь его кормить?
— Молоком.
— Это я молоком, а ты? — добавила она мне в чашку молока. — Как и меня, обещаниями?
— Ладно, забей. Если ты от меня устала, так и скажи. Нечего мне нервы трепать, — приклеил я чашку к своим губам и тут же обжегся.
— Нет, я не устала, но нервы потрепать действительно хочется.
— Я даже не знаю, сколько их у меня еще осталось. Вчера был у стоматолога, он мне удалил парочку.
— А я-то думаю, чего это ты такой спокойный сегодня. Больно было?
— Не больнее, чем этот нервный треп. Не надоело еще? — пытался я остудить своими губами обожженный язык.
— Черт, знал бы ты, как я тебя ненавижу днем, как жду вечером, как люблю ночью…
— А утром?
— Догадайся сам, за что я могу тебя ненавидеть весь день?
— Ума не приложу.
— За отсутствие, — допила она свой кофе, оставив взгляд на дне чашки.
— Может, нам расстаться? Я же вижу, как ты со мною несчастна.
— Лучше бы ты видел, как это исправить.
— Ты мне подскажешь?
— Я только и делаю, что подсказываю. Когда у тебя у самого уже будет время об этом подумать? Если ты считаешь, что любовь выражается только нежностью моего взгляда, поглаживаниями твоей похоти, жаром нашей страсти, то ты ошибаешься. Любовь — это еще и царапающая ревность, и ледяное молчание, и стеклянные истерики.
* * *
— Подъезжаем, — объявил водитель. Машина тихо скользила по двору.
— Ваш какой подъезд?
— Следующий, — очнулась Фортуна.