И он добавил:
— Вот такая вот любовь вслепую. Впрочем, не любить эту девушку было невозможно, и дело не в ее сложном характере: характеры по определению не могут быть легкими, а скорее в избытке моего любовного опыта. Так как она была неповторима… — подытожил свой рассказ Роберто.
— А сейчас?
— Из неповторимой стала необыкновенной.
— Повезло ей. Чтобы понять, что ты лучшая, достаточно найти того, кто тебя любит. Мне лично очень важно кому-нибудь принадлежать, но так, чтобы не использовали, — вытерла губы салфеткой Фортуна.
— А что, часто использовали? — снова вернулся в беседу Павел, покончив с мясом.
— Гораздо чаще, чем понимали.
— Мужчины только говорят, что хотят тебя понять, на самом деле — либо хотят, либо нет, — плеснул правды режиссер. — В вопросах измены меня всегда останавливал только один факт: что будет чувствовать любимая женщина, узнав об этом. Как вы думаете, Фортуна?
— Пустоту. Любящая женщина может помиловать, но простить никогда, у нее нет для этого столько равнодушия. Нет лучше памяти, чем женская, сколько бы она вам ни прощала.
— А если простила?
— Если женщина вас простила, значит, она вам больше не доверяет, — блеснул пониманием женщин Павел.
— Да, женщина может простить, но только после того, как ей удастся отомстить, — добавила женской логики Фортуна. — Идеальная красота, волнующие запахи, поиски внимания — все это и есть ее месть.
— Как бы они ни душились, от женщин всегда пахнет любовью, — прокомментировал Роберто даму, которая прошелестела рядом с их столиком.
— Хорошо тебе, Роберто, каждая тебя способна вдохновить, — налил ему вина Павел.
— Здесь вступает в силу третий закон любви: если тебе не понравилась женщина, будь мужчиной: значит, ты не в ее вкусе.
— Разве у тебя не случалось на съемочной площадке актрисы, которая не вдохновляла? — откинула назад волосы Фортуна.
— «Случайная актриса» звучит как случайный секс. Всяко бывало. Если женщина не вдохновляет, значит, она дышит в другую сторону. И надо заставить ее потерять голову или закрутить так, чтобы она научилась вдохновляться от меня. Самолюбия в кино недостаточно.
— Вот почему иногда любовь на экране выглядит натуральнее, чем в жизни. Правда, часто все портят искусственно снятые постельные сцены. В жизни все несколько иначе.
— Да, это так. Если в жизни мы можем позволить себе в отдельно взятых отношениях скатиться к порнографии и утром проснуться, как ни в чем не бывало, то в кино интимные сцены выходят за рамки личного. Можно вообще их опустить, создать иллюзию того, что это происходит где-то за кадром, либо ограничиться эротикой. Главное в этот момент, для меня как для режиссера, не уйти в порнуху, в пошлость — а эта грань очень тонка.
— В моем пуританском мозгу между ними стена, — разглядывала на дне бокала капельки вина Фортуна.
— Сейчас постараюсь объяснить наглядно.
— Наглядно? — оживилась она.
— Однажды… еще до того, как я надел эти очки, — он поправил оправу, — я, сидя в одном кафе, наблюдал за девушкой, когда она ела вишневый пирог. Красная сладкая сочная мякоть, которую она изящно ловила ловким розовым язычком, стекала по ее длинным пальцам.
«Эротика», — подумал я. Пока она не достала зубочистку и не начала яростно выковыривать что-то из коренного зуба. «Пошлость», — отозвалось у меня в голове. Наконец, девушка вытащила изо рта то, что мешало ей жить, размазала пальцами и слизнула. «Порнография», — вырвалось из меня.
— А каково актерам играть в постельных сценах?
— А каково в жизни играть постельные сцены? Примерно то же самое. Неужели не приходилось?
— Да, но это игра с родным человеком, — защищалась Фортуна.
— С родным еще сложнее, более того, она обоих ведет к поражению. Есть оргазмы, но нет удовлетворения, счастья.
— Мне для счастья вообще никто не нужен, чем больше я живу с кем-то, тем сильнее это понимаю.
— Сильная женщина. Но честнее было бы сказать, что не с тем живешь. Женщине никак нельзя без любви, а мужчине без женщины. Кто ей еще подскажет, что она любимая, кто ему — что делать после оргазма.
— В конце концов, можно любить себя и тоже быть любимой, — не сдавалась Фортуна. — Я давно для себя решила: хочешь быть любимой? Нет ничего проще: «не любезничай, не влюбляйся, не люби».
— Ты серьезно? — удивился Павел.
— Вполне. К примеру, почему люди, которые любят только себя, порой выглядят гораздо счастливее тех, что любят других.
— Себе легче прощать, — не задумываясь, ответил Павел.
— Именно этим мы и занимаемся, когда нам больно, — наблюдала за танцующими парами в глубине ресторана Фортуна.
— Давай тогда конкретней, что делает женщина, когда ей больно? — пытался найти истину Павел.
— Терпит.
— А мужчина?
— Терпеливо ждет, когда ей это начнет нравиться, — заткнул возникнувшее молчание Роберто.
— Разве измена может кому-нибудь понравиться?
— Ты сразу начала с тяжелой артиллерии, Фортуна.
— Просто о наболевшем.
— Подозреваешь мужа?
— Нет, все время прощаю. Мне легче прощать, чем подозревать. Я знаю достаточно неверных жен и мужей, которые вполне счастливы в своих семьях. Все изменяют одинаково: и мужчины, и женщины. И неизвестно, кому из них это нужнее, а кому и вовсе жизненно необходимо. В конечном итоге, кого-то милуют и уходят, других же ждет настоящее наказание, сущий ад, с ними остаются.
— Значит, это для него худшая пытка. Надеюсь, он вас за это не осуждает, — улыбнулся режиссер.
— Никто не вправе никого осуждать, даже если это приносит удовольствие. У меня совсем недавно появилась навязчивая идея завести себе любовника.
— Ни в коем случае. Самая большая трагедия любви — стать любовницей.
— Нет, не подумайте, я не злопамятна, но отомстить всегда приятно.
— Здесь вступает в силу четвертое правило любви: если вы не получаете удовольствия от женщины, возможно, его за вас получает кто-то другой.
— Это ты о чем, Роберто? — спросила Фортуна, поправив прическу.
— Я говорю, что задача жены — гнать от мужа всех случайных баб.
— А то они слетаются, как мухи на… — осеклась Фортуна.
— На что?
— Вот хотела сказать на мед, а подумала про дерьмо.