— Вы все же пройдите в исполком… — и, заколебавшись, добавил: — А об остальном после… Потом… Зайдете завтра…
Он проводил их до двери, плотно закрыл ее за ними, и лицо его сразу приняло откровенно озабоченное выражение. Подумал вдруг, что зря «клюнул» на это место и переехал так близко к атому. Оказывается… И его вдруг не на шутку охватило серьезное беспокойство за детей своих…
6
Майор Дронов в задумчивости стоял у зарешеченного окна. Тревога не проходила. Смотрел сквозь решетку на маленький заброшенный внутренний дворик, окаймленный П?образным зданием милиции и глухим деревянным забором.
Взгляд Дронова метался по замкнутому пространству двора, упираясь то в деревянные стены здания, обшитого ссохшейся от времени доской с шелушащейся белесоватой синей краской, то в забор, как?то неровно просевший на грунте, то скользил по прибитой дождями нехоженной рябоватой корке подсохшей пыли…
— Да?а… — сказал он тягуче, отмечая какое?то странно незнакомое звучание своего голоса. Ему стало неуютно. Передернул плечами. — Задумаешься тут… — снова сказал он, будто не своим, сдавленным голосом.
В дверь постучали. Майор вздрогнул. Энергично прошел к столу.
— Войдите!
Вошел директор атомной электростанции Мошкин. Неуверенно затоптался у дверей. В огромных черных глазах его блуждало удивление. Похоже, он не находил здесь того, кого хотел увидеть.
Дронов узнал директора АЭС. Он весь как бы метнулся навстречу большому начальнику, первому человеку в городе, который оказал ему честь, и вот теперь стоит на пороге и смущенно топчется. Где?то в глубине сознания у майора все же мелькнуло: «Все правильно… Советскую исполнительную власть представляем мы…»
Но внешне Дронов порозовел. На лице готовность, напряженность. Руки невольно забегали по столу, наводя еще больший порядок. Он несколько раз как?то дернулся плотным корпусом в сторону Мошкина и, наконец, совладав с собой, густо?красный лицом, сдавленным голосом попросил, указывая рукой на стул:
— Прошу вас, товарищ Мошкин, садитесь. — И подчеркнул — Рад видеть вас у себя в гостях!
Мошкин все еще смущенно стоял у двери. Ему очень хотелось узнать, куда подевался Палин. В душе, в груди своей он все еще ощущал неприятный холод, сдавленность, отдаленно напоминающую боль.
Торбин был с ним враждебно сдержан после инцидента, чаще обычного груб. Прямо не говорил, но всем видом своим, неожиданно изменившимся отношением давал понять, что он, Мошкин, перебрал, поторопился с милицией. Дал волю эмоциям… Не подумал…
И тогда Мошкин понял, угадал тайное желание, приказ начальника главка. «Уладить! Замять!..»
Поняв это, не стал звать водителя. Сам сел в «Волгу» и подкатил к милиции…
— Прошу вас! — уже свободней и радушней пригласил Дронов. В глазах его сияли радостно?смущенные искорки. — Чему обязан, товарищ Мошкин?..
Директор вдруг свободно прошел и остановился у стола майора. Сел вторым.
— Чем могу быть полезен? — повторил вопрос Дронов, ощущая напряжение во всем теле и подергивая плечами, словно бы пытаясь плотнее вписаться в мундир.
Мошкин смущенно засмеялся, то опуская, то поднимая голову. От неловкости, непривычности состояния, которое он испытывал, глаза налились кровью. Он все еще не знал, как начать, где?то глубоко в себе чертыхаясь, проклиная и неожиданную напасть, и своего всегда предельно исполнительного и дисциплинированного начальника отдела радиационной безопасности, и, главное теперь, необходимость просить милицию.
Он все еще не знал, как начать, где?то глубоко в себе чертыхаясь, проклиная и неожиданную напасть, и своего всегда предельно исполнительного и дисциплинированного начальника отдела радиационной безопасности, и, главное теперь, необходимость просить милицию. И это перед самым пуском. Последним его пуском, который он сам себе определил как последний… Лебединая песня… А там — пенсия… Смерть…
Мошкин устало поднял голову. Огромные черные глаза. Печальные. Это не глаза директора сверхмощной атомной электростанции. Глаза уставшего старого человека. Очень старого… Наконец, спрашивает. Голос глухой:
— Товарищ майор… Я, собственно… Поговорить надо…
— Пожалуйста, пожалуйста… — торопливо и вежливо сказал Дронов, еще теснее прижимаясь животом к столешнице и как?то угодливо наклонившись вперед. — Я весь — внимание…
— А Палин?то, что… ушел?.. — спросил вдруг Мошкин, оглядываясь по сторонам, словно бы ища Палина.
— Уш?шел… — сказал майор как?то неуверенно.
— Видите ли, товарищ майор… — Мошкин опустил глаза. — Мы, наверное, слегка поторопились… Заварили кашу…
— Ну, что вы, что вы! — воскликнул Дронов и откинулся на спинку стула. Деревянная переборка за его спиной «крякнула». — Что вы, товарищ Мошкин!.. В чем вопрос!.. — закончил он, как бы давая понять директору, что готов к компромиссу.
— Атомное дело — нелегкое… — сказал Мошкин глухо.
— Да?да?да… — Майор был весь внимание. Казалось, слушали не только его уши, но каждая клеточка лица, каждый волос на голове.
— Вся тридцатилетняя история атомной эпопеи — это героизм… Массовый… И… жертвы… Тоже массовые…
— Да?да?да, понимаю. — Дронов дернулся, поудобнее устраиваясь на стуле и еще больше подавшись вперед.