«Да?а… Сдаем потихоньку… Нервишки?то иссечены нейтронами и гамма?лучами… Чего уж тут…» Шаронкин снова завертел головой.
— Есть тут у нас две емкости по двадцать пять кубов каждая. На узле десорбирующих растворов (растворы дезактивации). Без люков, правда, но с линией продувки реактора соединены… Пока отсечной арматурой, но возможность есть… Как, а? Разрешаешь?..
— Не понял, что разрешать…
— Хранение радиоактивного фильтропорошка после выработки ресурса. Установка регенерации не готова, сам знаешь… Но учти, разрешишь, в помещение не войти… И мимо тоже не набегаешься. Дверь там тонкая, фанерная… Как?.. — В глазах Шаронкина заиграли искорки смеха.
— А если не разрешу?
— Алимов разрешит… — Шаронкин рассмеялся. На лице конфуз.
— Зачем тогда ко мне пришел?
— А так, потрекать… А что, Вовик, ничего ситуашка? А? Торбина помнишь? Начальником смены во втором заводе был.
— Помню.
— Попер. Ничего не скажешь… В какие?нибудь восемь лет. Везет же людям, в начальники главков вылазят. А здесь не знаешь, куда смолу радиоактивную девать, станцию без спецхимии пускать… Куда дебалансные воды девать будем, а? — Шаронкин перестал вертеть головой. Заговорщически запел:
— Раскинулось море широко… — Расхохотался. Быстро?быстро защелкал дыроколом, встал.
— Ну, будь. Я двинул. В пятнадцать ноль?ноль — на палас… — И пошел танцующей походкой.
В пятнадцать ноль?ноль — на палас… — И пошел танцующей походкой.
«Я тебе дам море…» — мрачно подумал Палин.
Пятнадцать ноль?ноль. Собрались в конференц?зале за длинным столом заседаний. Начальники цехов, отделов, начальники смен АЭС, Харлов, Алимов, замы главного.
Торбин опаздывает. Нет директора. Палин чувствует, что заранее настроен на сопротивление. На душе пасмурно.
«Ребята фактически не прозрели. Спят… — думает он о ветеранах бомбовых аппаратов. — Добросовестные работяги. Сегодня этого уже мало… Мы атомщики. Мы не просто люди. Забором не отгородишься… Но у них в душе забор. Колючая проволока. Да, да… Эффект колючей проволоки… «После нас хоть потоп», — вспомнил он вдруг мордатого химика. — Внутри можно все, а что будет за оградой, пусть отвечает министр. А впрочем, чувство иное… Рассосется. Мир велик… Да, да… Это чувство…»
Палин глянул на ветеранов. Основательные парни. Но сдали. Бомба никого не жалеет… Даже когда не взрывается. Но они чистейшие реакторщики. Мошкин дал маху. Тут не таежный «самовар». Энергетический гигант… Машзала не знают… Начальник турбинного цеха тоже из тайги, но с «хвостовой» ТЭЦ… Не те масштабы… Вот сидит, очкарик. Маленькая головка на длинной шее. Беленький воротничок. Весь с иголочки. Со стороны — чистейший профессор… Посмотрим…
Пол покрыт голубой латексной дорожкой. От нее остро пахнет химией. Сушит носоглотку. Палин глотает слюну.
Стремительно входит Торбин. В сером костюме. Пиджак расстегнут. От быстрого движения длинный модный галстук отбрасывает с упитанного живота вправо. В руке алая папка.
— Здравствуйте, товарищи!
С ним Мошкин. Волнуется. Порозовел. От волнения складки на шее несколько расправились. Всех интересует Торбин. Фантастический прыжок по службе. При весьма средних данных.
«Умел молчать… — вспоминает Палин. — Умеренно скрытен. Не выделялся. И все же… Женился на чьей?то дочке… Говорили… Представителен. Не отнимешь. Родился с лицом руководителя. Тогда уже видно было, что птичка с крылышками. Тяготел к начальству. С равными был несколько фамильярен. Держал дистанцию. Металл в голосе сдерживал, но порою проскакивало… А теперь, куда там! Дребезжит и переливается всеми нотками. Собственно, выработался вполне четкий заурядный тип руководителя. Продукт времени… Такие, может, и нужны для порядка. Однако по крайности можно и обойтись. Тянет работу весьма квалифицированное сегодня в технике и общеобразовательном плане низшее и среднее звено. Бесспорная заслуга Советской власти. А что, если бы руководители — таланты, гении? Вот прибыли?то было государству!..»
Торбин сидел на стуле артистически вольно, откинувшись на спинку. Лицо квадратное, холеное, тонкокожее, со следами когда?то сильного румянца, но сейчас поблекшею. Глаза отрешенные. Светло?серые. Взглядом уперся в столешницу. Волосы очень тонкие, пепельные, рассыпаются. Он то и дело поправляет их растопыренной пятерней. Заговорил холодновато, сидя все в той же вольной позе. Металл в голосе.
— Я, товарищи, крайне удивлен столь необычным началом. Извините, но в первый же день пуска на уникальном блоке угробить три насоса… — Он поднял вверх белую руку с вытянутым указательным пальцем, потряс ею. — Стоимостью полмиллиона каждый! Уму непостижимо! Прошу директора объяснить причины… — Торбин слегка взбычил голову, наморщил лоб и вытаращил холодные глаза. — Объясняйте! — И сел пряменько, положив обе руки па стол перед собой. На лице деланная наивность. — Объясняйте…
Мошкин покраснел, засуетился, но вдруг нашелся, пробасил:
— Алимов доложит…
Алимов в это время будто нюхал воздух перед собой, часто и мелко кивая кому?то головой.
— Харлов проанализирует… Начальник производственно?технического отдела… — шепнул Мошкину Алимов и налился густой кровью.