Вспомнил родные края, степную свою деревню, которую покинул двадцать восемь лет назад, уезжая на учебу в город. Сердце наполнилось тоскою…
Он не заметил, как добрел до кромки прибоя. Волны были небольшие, они шли на берег сплошной, чуть пенящейся полосой и, наползая на песок, издавали звук, похожий на вздох:
— У?ух?х!.. У?ух?х!.. У?yx?x!..
«Ишь, как тяжко вздыхает…» — подумал Палин о море, как о живом существе.
И снова вспомнил о земле, той далекой и родной с детства, когда весной, поначалу с отцом, уезжал в степь и слышал, как тот говорил с пашней будто с человеком:
— Дыши, родимушка, грейся… Скоро уж… Смачно черная вблизи, земля была покрыта вплоть до горизонта белесоватой, все более густеющей в отдалении дымкой.
Память упрямо проявляла картины и запахи той далекой поры. Палин видел перед собою исхлестанную колеями, неподсохшую еще полевую дорогу, свежий горячий навоз на ней. Ощущал запах его, смешанный с терпким духом прогревающегося и дымящегося рядом с дорогой вспаханного поля. Над огромными комьями и отвалами, лоснящимися под плугом и пронизанными желтой прошлогодней стерней, струились потоки прогретого и вздрагивающего воздуха…
Палин ложился на пашню, прижимался щекой к блестящему, очень теплому и чуть еще липкому комку чернозема, закрывал глаза и жадно вдыхал в себя теплый сырой запах впитывающей солнце земли…
Но ведь он ушел тогда и не вернулся…
Палин поежился от внезапного озноба. Встряхнул головой, будто освобождаясь от воспоминаний. Море близко, почти у ног его, хорошо просвечивалось. Волна, напоенная солнцем, была изумрудно?прозрачной, и порою казалось, что это изнутри, из самой волны, исходят свет, тепло и сияние весеннего дня.
Во всей картине просыпающейся природы на этом заброшенном пустынном берегу, выбранном людьми для того, чтобы построить здесь атомный гигант, Палин вдруг увидел и почувствовал всем сердцем столько раскрытости и доверия, и радостной непосредственности, что и сам испытал теплое чувство ответного порыва и признательности. Он ощутил, как солнце пригрело спину, расстегнул пальто, быстро пошел вдоль берега, по самой кромке волны. Легкий ветер дул ему с моря в левую щеку, Палин чувствовал его упругое дыхание, прохладное, но не холодящее, влажное, солоноватое, несущее запах водорослей и рыбы. Мышцы всего тела налились упругой и радостной силой. Но стоп… Он уже где?то видел эти блещущие чешуйки волн. Очень знакомо… Прошлое всплывало в памяти мрачным черно?белым изображением. Озеро Ильяш? Тихое?.. Целая система рек и озер. Речка Соуши. Того же названия деревня. Нет, много деревень… Порошино, Марьино, Кольцевичи… Еще!.. Радиоактивность или — минус четвертая степень кюри на литр! Рыба, люди, одежда. Все?все… Круг замкнулся. Но об этом так просто не скажешь. С тех давних пор за семью ведомственными печатями… И ведь не хотелось вспоминать, не хотелось. Думал, все — кануло в вечность, больше никогда не повторится, ч?черт… Выходит, возвращаются ветры на круги своя… Та же черная труба. И словно не было тех давних мучений и жертв…
Палин, будто споткнувшись, остановился, вспомнил, зачем пришел сюда, быстро повернулся и двинул к тому месту, где черная труба, издалека похожая на жерло пушки, взлетела с последней береговой опоры над морем. Он приблизился и увидел, что к бетонному приямку, куда предполагался сброс радиоактивных вод, подвели от насосной станции технической воды вторую трубу, через которую поток в десять тысяч кубов в час будет разбавлять сбрасываемый радиоактивный дебаланс до совершенно неуловимых, как думалось некоторым, концентраций.
«Та?ак… — глядя на черное жерло и представляя воображаемую картину в ближайшие дни, Палин прикидывал: — Горячая обкатка показала — неорганизованные протечки за счет дефектов и непредвиденных разуплотнений оборудования достигают сотен кубов в час. Но здесь был чистый дистиллят, реактор подкритичен. А завтра…»
Палин передернул плечами, глядя на черный сбросной трубопровод. Будь его воля, он бы немедленно разобрал его. Да! И сотни других по стране, через которые кто тайно, кто открыто сбрасывают вредные отходы в окружающую природу…
— Не допустить, помешать… — одержимо, как заклинание, шептал он. — Нельзя повторять Соуши, Ильяш, Марьино… Тогда делали бомбу… В прошлом это хоть как?то объяснимо, шли ощупью… Но сейчас… Тут уже не просто подлость. Кодла атомщиков гробит природу под прикрытием успокаивающих заверений академиков…
«А сам я разве не часть этой природы, и мой разум не ее разум? Я?то чего бездействую?.
Кодла атомщиков гробит природу под прикрытием успокаивающих заверений академиков…
«А сам я разве не часть этой природы, и мой разум не ее разум? Я?то чего бездействую?..» — думал он, возвращаясь назад, к управлению.
Теперь его взор упирался в огромные черно?белые кубы атомного гиганта. Левее — мощный пристанционный узел, блок трансформаторов, издали похожих на вздутые желтые кули, завязанные по углам, от них линия электропередачи до подстанции, ершащейся сотнями опор, расчлененных тросами, штыри грозозащиты, и далее высоковольтная ЛЭП, идущая сначала вдоль моря, а потом круто вправо через степь в энергосистему.