Но Палину было стыдно.
Федосов сообщил: из трубы минус седьмая степень, после разбавления к морю — минус одиннадцатая…
Но Палину было стыдно. Больно. В груди саднило. Ну что? Ну что же он может сделать?! Он вскочил. Прислушался. Тишина. Как после погрома. Забегал взад и вперед.
«Что делать? Что делать?..»
Он будто увидел перед собой огромное сморщинившееся лицо моря, лицо Природы.
«Стыдно, гадко!..»
И вдруг осенило. «Конечно же! Надо просить… Просить Болотова!»
Он лихорадочно бросился к телефону, нажал тумблер блочного щита управления.
— Болотов, — послышалось в капсуле.
— Послушай, Виталий! — Палин орал почему?то во всю силу голоса. — Немедленно! Немедленно отключай дренажные насосы!..
— Это почему?
Палин понял, что надо хитрить, лгать, ловчить, все, что угодно, но лишь бы отключить эти ненавистные, подлые насосы. Разорвать этот грязный поток во что бы то ни стало.
— Миленький, Виталя, пожалуйста! Могут загнать в море пульпу… Ее ведь ничем не разбавишь, а?.. Рыбка съест смолу, ты поймаешь рыбку… Ты меня понял?!
— Сейчас отключим, — сказал Болотов спокойно, почти безразлично.
Палин откинулся на стуле. Сердце бешено колотилось.
«Чего это оно так?» — подумал Палин. Приложил руку к груди: «Тук?тук… Тук?тук… Тук?тук…»
Вдруг навалилась дикая усталость. Руки на стол. Голову на руки. Расслабился. В мозгу стучало.
«Нужна энергия… Нужна энергия…»
Болит голова. Надышался. Звонок от Федосова:
— Труба замолчала… Слышь, Владимир Иванович?.. Вода не идет…
— Да?да?да… — сказал Палин будто в забытьи. — Сторожи, сторожи пока…
Снова уронил голову.
«Вода не идет… Хорошо… Вода… Такая вода не должна идти… Не должна…»
Звонок. Начальник смены АЭС Болотов:
— Владимир Иванович! Звонил Торбин… Начальник главного управления. Лично. Сказал — через тридцать минут прибудут пожарники. Просил принять их, обеспечить ведрами и организовать уборку «грязи» на минус пятой. Я их приму и организую работы. За тобой — доз?контроль, допуск.
— Кто подпишет разрешение на перебор дозы? — спросил Палин с затаенной яростью.
— Все предусмотрено… Торбин сказал — из расчета годовой дозы… Пять рентген на нос…
— Какой он добрый! — сказал Палин.
— Добрый… — Болотов рассмеялся.
— Куда будешь убирать воду и смолу? — спросил Палин.
— Куда?.. В дренажный бак… Больше некуда. Емкости с пульпой заполнены под завязку. Через них же и залило все, сам знаешь. Ну, все… — Болотов отключился.
— В дренажный бак… — тихо повторил Палин слова Болотова. — Это значит — в море… Вот и все… Но что делать?!.. То есть выход есть — дождаться пуска блока спецхимии. И тогда — стоять… Но я бессилен запретить пуск…
Палин впервые в жизни пожалел о том, что власти у него недостаточно и карьера его, похоже, закончилась должностью начальника отдела радиационной безопасности и что выше ему никак не прыгнуть без подсадки. А подсадить некому. Да… Нужных «друзей» не завел.
А милые сердцу — кто умер, кто работает на других АЭС. Теперь — одиночество и борьба.
«Нужна энергия… Нужна энергия… Торбин не отступится. Так всегда… Когда задаешь себе заранее схему, логику действий, жизни… Однозначность… В ней сила, но и слабость внезапного тупика.
Жизнь?то всегда многозначна…»
Палин вяло усмехнулся.
«Похоже, точка. Лбом стену не прошибешь. Нужна энергия…» — мелькало в голове.
Как?то весь вдруг успокоился. Даже ощутил некоторую апатию. Подумалось где?то вторым планом, что его, Палина, разрешающей подписи нигде нет. Совесть чиста. Чего же еще?..
В это время звонок от Абдулхакова. Гортанный, с хрипотцой, глуховатый голос:
— Владимир Иванович! Прибыли пожарники. Все с ведрами. Допускает лично Болотов. Дозиметрический допуск с подписью Торбина. Из расчета пять рентген. Допускать?..
— Допускай… — глухо сказал Палин. — Я скоро приду.
«Вот и все», — снова подумал он, сидя на стуле, опустив голову и вяло свесив меж колен сцепленные в замок руки. Вновь усмехнулся. Острая волна волос на затылке сникла и легла на воротник белого лавсанового костюма. Но голова работала независимо от его состояния. Мозг лихорадило. Обрывки мыслей, вспышки озарений, внезапно всплывающие и тут же тонущие во мраке памяти картины прошлого. Однако на «выходе» из черепной коробки ничего не было. Пустота…
«Работай, работай… — приказал он мысленно своему мозгу. — Думай, думай…»
В висках ощутил пульс. И еще где?то, будто в переносье.
Тук… Тук… Тук…
Звонок от Федосова:
— Труба молчит, Владим Иваныч. Может, мне уйти? Захолодало… Ветер с моря рвет. Штормит… А?..
— Побудь еще чуток. Я скоро сменю тебя. Жди… — попросил Палин мягко. А сам подумал: «Чего ждать?! Пусть идет. Нет, пусть ждет… — И снова приказ себе: — Думай… Думай…»
Но мозг ничего не выдавал. На «выходе» пустота… Встал. Пошел вниз, на минус пятую. Уже на подходе услышал звон ведер, топот десятков ног, бульканье воды, приглушенный говор. И вдруг счет:
— Пятьдесят пять, пятьдесят шесть…
Палин остановился. Сердце замерло. В висках стучало. Он всматривался в людей, вспоминая атомное штурмовое четырехлетье. Там тоже их было много — молодых, сильных, бегущих с носилками, мешками, ведрами с раствором и мусором… И часто среди них Курчатов — вездесущий, напористый, казалось, неутомимый…