Поскольку меня просили ограничиться самое большее пятнадцатью минутами, я вынуждена обойтись без последовательной, поэтапной аргументации и без исторических справок, на что вы, как собрание ученых и студентов, были бы вправе рассчитывать.
Будь у меня достаточно времени, я бы сумела доказать, что изучение текстов дышало гуманизмом в течение всего исторического периода, который мы справедливо называем гуманистическим. Однако для того, чтобы лишить текстологию живого дыхания гуманизма, много времени не понадобилось. Ее благополучно задушили, и с той поры история изучения текстов являет собой череду безуспешных попыток вдохнуть в текстологию новую жизнь.
Текстом, ради которого создали текстологию, была Библия. Исследователи текстов рассматривали самих себя как служителей в деле восстановления первоначального смысла Библии, истинного учения Господа Иисуса в частности. Свой труд они определяли словами «возрождение» или «восстановление». Предполагалось, что перед читателем Нового Завета таким образом впервые предстанет возрожденный, подлинный Христос, чей облик не будет сокрыт покрывалом схоластики и комментариев.
С этой целью был предпринят великий труд овладения древнегреческим, потом древнееврейским, а потом и другими ближневосточными языками. Изучение текста предполагало прежде всего идентификацию первоначального варианта, затем точный перевод этого текста; правильный перевод оказывался теснейшим образом связан с правильным толкованием, оно же, в свою очередь, требовало глубокого понимания культурной и исторической среды, в которой этот текст родился. Таким образом изучение лингвистики, изучение культуры и изучение истории — а именно они составляют ядро так называемых гуманитарных наук — оказались связаны воедино.
Вы можете задать законный вопрос: зачем же называть эти штудии, посвященные возрождению истинного слова Господня, studio, humanitatis? Этот вопрос, как выясняется, по сути повторяет вопрос, почему studia humanitatis расцвели полным цветом только в пятнадцатом веке нашего приобщения к благодати Господней, а не на сотни лет раньше.
Ответ оказывается тесно связан с историческим событием: падение, а затем и разграбление Константинополя и последовавшее за этим бегство ученых мужей Византии в Италию. (Учитывая отведенные мне вашим деканом пятнадцать минут, я не буду повествовать о значении Аристотеля, Галена и других древнегреческих философов для средневекового христианского мира на Западе, а также о роли арабской Испании в передаче их учений.)
Timeo Danaos et dona ferentes.[5] С Востока нам принесли в дар не только грамматику древнегреческого языка, но и тексты античной Греции. Знание греческого, которым надлежало обладать при работе над греческим Новым Заветом, требовало полного погружения в соблазнительные дохристианские тексты. Как и следовало ожидать, очень скоро изучение этих текстов, позже названных классическими, превратилось в самоцель.
Более того: изучение античных текстов было оправдано не только с точки зрения лингвистики, но и философии тоже. Иисус был послан, дабы очистить, излечить. От чего, спрашивается? От пребывания в скверне. Но что оно собой представляло, нам неизвестно. Единственные существенные свидетельства, охватывающие все аспекты дохристианской жизни, это античные свидетельства. Поэтому для того чтобы понять цель рождения Господа — иначе говоря, осознать смысл очищения, — следует с помощью классики погрузиться в studia humanitatis.
Таким образом, как явствует из моего схематичного изложения, изучение Библии и изучение греческой и римской античности оказались связаны отношениями, всегда предполагавшими антагонизм, и текстология и ее вспомогательные дисциплины попали в общую рубрику «гуманитарные науки».
Но довольно истории. Не будем говорить и о том, как вы, такие разные и такие далекие друг от друга (а вы наверняка это понимаете), оказались сего‹-дня здесь, на этой церемонии, в качестве будущих дипломированных специалистов в области гуманитарных наук. В оставшиеся несколько минут я попытаюсь объяснить, почему я не отношу себя к вашему сообществу и почему мне нечем вас порадовать и поддержать, несмотря на сделанный в мою сторону великодушный жест.
Я могу сказать лишь одно: все вы заблудились давным-давно, возможно еще пять столетий назад. Незначительную группу зачинателей движения, жалкие остатки которой, боюсь, вы собой и являете, воодушевляла, по крайней мере сначала, благородная цель отыскать Истинное Слово, под которым они понимали тогда, как и я понимаю сейчас, Слово Спасения.
Это Слово невозможно отыскать у классиков, независимо от того, понимаете ли вы под классиками только Гомера и Софокла или Гомера, Шекспира и Достоевского. В более счастливый век, чем наш, люди могли обманывать самих себя, считая, что античные авторы предлагали не только некое учение, но и способ жизни. В наше время мы отчаянно цепляемся за мысль, что изучение классиков само по себе может стать способом жизни, а если не способом жизни, то, по крайней мере, способом заработать на жизнь, — особой пользы из этого не проистекает, но и вреда это, к счастью, не наносит.