Элизабет Костелло

— Вы отрицаете, что мать способна оказывать положительное влияние на своих детей? — спрашивает Элизабет.

Повисает молчание. Самое время ему как любящему сыну вступить в беседу. Но он этого не делает.

— А ваша собственная приверженность к вегетарианству? — спрашивает Гаррард, пытаясь сгладить неловкость. — Вы воздерживаетесь от мяса по моральным соображениям?

— Думаю, нет, — быстро отвечает мать. — Я это делаю ради спасения своей души.

Теперь уже молчание становится просто гнетущим. Слышно лишь звяканье тарелок, официанты разносят десерт.

— Что ж, я лично отношусь к такой жизненной позиции с большим почтением, — произносит Гаррард.

— Я ношу кожаные туфли, и сумка у меня тоже кожаная. Так что на вашем месте я бы не стала переоценивать мою позицию.

— Последовательность… — негромко комментирует Гаррард, — последовательность есть пугало для узколобых. Есть мясо и носить кожаную обувь определенно разные вещи.

— Это просто разные степени цинизма — только и всего.

— Я тоже глубоко чту принцип бережного отношения к жизни любого существа, — первый раз вступает в разговор декан Арендт. — Я готов признать, что табу, касающиеся пищи, не обязательно основаны лишь на привычках. Я готов согласиться и с тем, что из этических соображений мы обязаны считаться с ними. Однако следует заметить, что весь созданный нами свод правил, все наши убеждения для самих животных тайна за семью печатями. Объяснить молодому бычку, что его не убьют, возможно не в большей степени, чем дать понять букашке, что вы не собираетесь ее раздавить. В животном мире как плохое, так и хорошее просто происходит. Так что, если вдуматься, вегетарианство представляется мне довольно странным актом великодушия, — ведь сторона облагодетельствованная остается в полном неведении насчет оказанного ей блага, и надежды на то, что ей об этом когда-либо станет известно, нет, поскольку животное существует в ментальном вакууме.

Арендт замолкает. Все ждут ответа Элизабет, но она молчит. Вид у нее смущенный, лицо серое, усталое.

— У тебя был трудный день, мама. — говорит Джон, наклоняясь в ее сторону. — Пожалуй, нам пора.

— Да, да. Нам пора, — говорит она торопливо.

— Может быть, выпьете кофе? — вежливо осведомляется Гаррард.

— Спасибо, нет, а то я ночью не буду спать, — отзывается мать.

И затем, обращаясь к Арендту:

— Вы затронули очень важный момент. Да, у животного отсутствует самосознание в нашем понимании. Да, у животного отсутствует осведомленность о самом себе как о субъекте с собственной историей жизни — опять-таки по нашим представлениям. Меня волнует не это, а тот вывод, который мы делаем: «Они не осознают себя, следовательно…» Следовательно — что? Следовательно, мы вправе использовать их для своих нужд? Следовательно, мы вправе отнимать у них жизнь? Что такого особо примечательного в нашем самосознании? И почему убийство носителя этого драгоценного свойства считается преступлением, а убийство животного остается безнаказанным? Бывают такие моменты…

— А младенцы? — раздается голос Вундерлиха, и все головы поворачиваются в его сторону. — Младенцы не осознают себя как личность, и тем не менее убийство младенца считается самым тяжким злодеянием, гораздо более жестоким, чем убийство взрослого.

— Ну, и что отсюда следует? — вопрошает Арендт.

— Что вся дискуссия о сознании и о том, есть оно у животного или нет, не более как дымовая завеса. На самом деле мы просто выступаем в защиту себе подобных. Вот и получается: младенца не тронь, а теленок пускай идет под нож! Как вы думаете, госпожа Костелло, я прав?

— Не знаю я, что думаю. Что это такое — думать? Что значит понимать? Мне трудно объяснить это даже себе. Понимаем ли мы, каким образом устроена Вселенная, лучше животных? Иногда мне кажется, что понимание — это такая игра, вроде кубика Рубика: сложили вы всё как надо — и вдруг всё поняли! Это было бы вполне логично, если бы мы жили внутри подобного кубика, а иначе… Все молчат.

— Мне представляется… — начинает Норма, но тут Джон поднимается с места, и Норма, слава богу, умолкает.

Ректор, а за ним и все присутствующие встают.

— Великолепная лекция, госпожа Костелло, — говорит ректор. — Есть над чем подумать. С нетерпением будем ждать вашего завтрашнего выступления.

4

Жизнь животных

Сюжет второй: поэты и животные

Уже больше одиннадцати. Мать поднялась в спальню; Джон и Норма внизу, наводят порядок. После этого ему еще предстоит готовиться к завтрашним лекциям.

— Завтра пойдешь на семинар? — спрашивает Норма.

— Придется.

— Какая тема?

— «Поэты и животные». Во всяком случае, так обозначено в программе. Проводит встречу факультет английского языка и литературы. Предполагается, что будет много народу.

— Рада, что на этот раз она собирается говорить о том, что знает. Потому что ее философствование трудно переварить.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, хотя бы то, что она говорила относительно человеческого разума. По-видимому, она пыталась порассуждать о природе рационального, убедить аудиторию в том, что рациональное мышление есть всего лишь произвольная конструкция, созданная мозгом человека, и что у животных тоже есть свой «рациональный аппарат», созданный их мозговой деятельностью, однако у нас нет к нему доступа, потому что мы не владеем их языком.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84