— Я наметил несколько объектов, уничтожение которых доставило бы немцам крайне много неприятностей. И один из них находится не так далеко отсюда. А если в этом районе будут сосредоточены крупные силы, что уже, я не сомневаюсь, происходит, то, пока мы с ними не разберемся, — заняться этим объектом мы не сможем. Причем, как я уже упомянул, таких объектов у меня намечено несколько. Поэтому нам не только необходимо уничтожить или хотя бы рассеять те силы, что сосредоточены против нас…
— Почему это рассеять? Уничтожить, и точка! — загорячился Римозов.
Командир замолчал и неодобрительно покачал головой. Римозов покраснел.
— Виноват…
— Уничтожить или хотя бы рассеять, — вновь повторил капитан, — потому что если полное уничтожение противника будет означать для нас те потери, которые я посчитаю неадекватными, я… дам ему уйти.
Это понятно?
Все несколько озадаченно закивали. Они были воспитаны несколько в другом ключе: «Беспощадно!», «До полного уничтожения!», «Не щадя себя!», «Ценой собственной жизни!»…
— Мне нужна победа, — четко и громко, будто программируя их, произнес Куницын, — но не любой ценой, а лишь той, на которую я соглашусь. Каждый из вас для меня более ценен, чем сотня немецких солдат. Поэтому я приказываю всем: беречь людей! Вы — командиры. Ваша задача не спать ночами, ломая голову над картой, считая на пальцах, колотясь башкой о березу, но в конце концов придумать, как достигнуть выполнения имеющейся задачи с минимальными потерями. А не бросать людей голой грудью на пулеметы. Понятно?
— Так точно… — отозвался круг.
— Итак, как я уже сказал, наша задача состоит в том, чтобы, во-первых, уничтожить или рассеять сосредоточенные против нас силы, во-вторых, уничтожить намеченные мной объекты и, в-третьих, создать у противника впечатление, что после всего, что мы сделаем, мы направимся совершенно в другую сторону, чем это будет на самом деле. Заставить его ловить нас там, где нас не будет, сосредотачивать силы для перехвата там, где мы не появимся. А там, где мы появимся, создать пустоту. Ведь ни у одного командира никогда не бывает так, чтобы у него всего было вдосталь: сил, оружия, времени… Вот и мы должны в первую очередь не столько убивать немецких солдат, хотя и это тоже, сколько заставлять немцев ошибаться, терять время, бить в пустоту. Тогда наш батальон станет для немцев страшнее танкового корпуса. Понятно, что я имел в виду, когда говорил о том, что вы должны думать о ситуации, которая сложится после боя?
И все снова отозвались:
— Так точно.
— Тогда слушайте боевой приказ…
6
— Подписывайте!
Капитан госбезопасности Бушманов пододвинул сидящему напротив него человеку в гимнастерке со знаками различия комбрига в петлицах протокол допроса. Тот несколько мгновений тупо пялился на капитана заплывшим глазом, а затем напрягся, как будто даже сказать слово для него теперь представляло некоторые трудности (впрочем, похоже, так оно и было), и прохрипел:
— Хрена…
Бушманов презрительно оттопырил нижнюю губу. Вот ведь упрямец. Все равно же подпишет, а хорохорится. Ну да раз просит…
— Журбин, Ющенко… — коротко бросил он, кивнув на сидящего перед ним, а сам отвернулся, доставая из кармана пачку «Казбека».
В следующее мгновение комбрига сбросило с табурета хлестким ударом в скулу. Бушманов, не торопясь, достал папиросу, прикурил и выпустил в потолок струю дыма…
Этот подследственный оказался крепким орешком. Вообще за последние пару лет качество «материала» явно изменилось. Еще года три-четыре назад работать с подследственными было одно удовольствие. Интеллигентные, образованные люди, привыкшие к повиновению и даже некоторому подобострастию со стороны окружающих, очень быстро ломались, попав в руки профессионалов своего дела. Они пытались нести какую-то пафосную чушь, пытались убедить следователя в чем-то таком непонятном. Мол, что они, как и прежде, преданы делу революции, что их задержание — страшная ошибка, которая нанесет советскому государству непоправимый ущерб, что все обвинения, выдвинутые против них, полная чушь, потому что им и нужды никакой не было становиться агентами польской, румынской или японской разведки. Не было, так чего становились-то? Но стоило применить к ним более жесткие меры, как они тут же переставали запираться и покорно подписывали все, что уже было на них подготовлено в следственном отделе.
Не было, так чего становились-то? Но стоило применить к ним более жесткие меры, как они тут же переставали запираться и покорно подписывали все, что уже было на них подготовлено в следственном отделе. Эти же… А свежий «материал» вообще отличался крайней тупостью и упрямством. Ну как можно не признавать очевидное? Сдали Минск? Сдали. Значит, виноваты. Значит, продались фашистам. Ан нет, запирается, изворачивается, тыкает в глаза своими заслугами, орденами, ранами, своим пролетарским происхождением. Да кого это волнует?
— Флык…
Капитан Бушманов опустил глаза и с раздражением покосился на кровавый сгусток, шмякнувшийся прямо на стол на расстоянии ладони от протокола. В центре сгустка белел эмалью крупный обломок зуба.