Теперь предстояло решить, как проникнуть внутрь штаба. Самым простым на первый взгляд казалось снова повторить трюк с захватом транспортного средства, но я в принципе не люблю повторяться. При повторении большая опасность скатиться в привычное, а там уже остается полшага до ошибки. И тогда придется вырываться из гущи немцев с боем.
Нет, в своих кондициях я не сомневался, но, если, не дай бог, такое произойдет, шум поднимется невероятный. И о внезапности наших действий и периоде растерянности противника можно будет позабыть. А это порождало такую цепочку негативных моментов, в конце которой я предполагал возрастание ситуативных потерь не менее чем в два раза.
А это порождало такую цепочку негативных моментов, в конце которой я предполагал возрастание ситуативных потерь не менее чем в два раза. А если вмешается хаос, то и на порядок. Что меня категорически не устраивало. Поэтому я решил рассмотреть иные варианты.
К избе, в которой размещалось нечто вроде секретной части, я подобрался около пяти часов вечера. Путь через деревню, занятую немцами, оказался не очень сложен. Уж больно расслабленно они тут себя чувствовали. Большинство не занятых на службе рассосались по дальним огородам, дабы максимально снизить шанс попасться на глаза офицеру, и разлеглись на траве, сняв сапоги и мундиры. Я подобрался к одному такому кадру, безмятежно похрапывающему на солнышке, выставив напоказ свои черные пятки, присел и аккуратно зажал ему сонную артерию. Он еще несколько мгновений могуче всхрапывал, а потом обмяк. Нет, убирать его я не собирался, лишний труп — лишний шум, только обеспечил, пока я буду шастать в его форме по деревне, чтобы он не хватился своих шмоток и не поднял кипеж (ну вот, уже лексикон Кабана привязался…) по поводу их отсутствия.
Спустя десять минут я уже лениво брел огородами, почесывая белую грудь, посверкивавшую между полами накинутого на плечи мундира, и старательно позевывая. Лицо зевающего слишком перекошено, чтобы брошенный на него случайный взгляд мог бы сразу опознать или, в моем случае, сразу не узнать зевающего.
День сегодня стоял жаркий, поэтому на улице было не особенно многолюдно. Тем более что на самой улице я показался всего пару раз. Один — когда переходил на другую сторону, а второй — когда в крайне расхристанной позе и с надвинутой глубоко на лоб пилотке минут семь изображал нагло спящего после сытного обеда солдата. Мне нужно было понять, кто находится внутри выбранной мной в качестве объекта акции избы и как часто туда заходят люди.
Если подходить принципиально, то, конечно, семи минут для получения достоверной выборки маловато, но я надеялся, что в моем случае этого хватит, ибо каждая лишняя минута была чревата тем, что на улице появится кто-то из офицеров. А я сильно сомневался, что какой-либо офицер равнодушно отнесется к такому зрелищу, вроде нагло и даже демонстративно дрыхнущего среди бела дня солдата. Так что спустя семь минут я убрался во двор и разлегся на лавке уже там, ожидая удобного момента.
Изба оказалась помещением, не пользующимся популярностью, и внутри, судя по результатам наблюдений, находился всего один человек. В принципе был вариант подождать до темноты, пока большая часть шляющегося по окрестностям личного состава уползет дрыхнуть, но я не был уверен, что в этой избе не заночует еще пара-тройка человек. Никакой проблемы для меня это не составляло, зато резко повышало шансы на то, что мне придется их убить. А это означало практически расписаться в том, что здесь действовал диверсант. Что было совсем не в моих интересах. К тому же ночью звуки вследствие того, что все успокаивается, гораздо более слышны, а при столь крупном штабе будет достаточно бодрствующих, чтобы среди них нашелся один, расслышавший что-то не то и поднявший тревогу. Не обязательно, конечно, но очень вероятно. Так что я решил все закончить до окончания ужина.
На ужин местный личный состав позвали около шести часов. Повар в фартуке, который, вероятно, когда-то был белым, вылез на крыло своей полевой кухни и заорал, одновременно стуча поварешкой по алюминиевой миске. Спустя пару минут из деревенских изб, с сеновалов и с дальних концов огородов к импровизированной столовой, оборудованной во дворе неподалеку от полевой кухни, потянулись неспешные вереницы разморенных завоевателей. Какой-то доброхот побеспокоился и обо мне, тряхнув за плечо и весело гаркнув:
— Вставай, парень. Ужин!
Я недовольно побурчал, сладко потянулся, ожидая пока он покинет двор, а затем встал и, почесываясь и прихрамывая, будто со сна у меня затекла нога, двинулся в сторону избы.
Внутри оказался только один человек. Я ввалился в избу, проигнорировал удивленный взгляд, громко буркнул: «Доннерветер, чем это так воняет?!» — затем сделал пару шагов, обходя стол, за которым он сидел, и коротким движением врезал ему в уже привычную точку номер три под основание черепа. Он тут же обмяк. Я быстро обыскал помещение. Карты оказались здесь. Я взял два десятка листов, аккуратно свернул их и заткнул сзади за пояс, а затем наклонился над печью.