— Все готово, товарищ командир, — лихо вскинув руку к обрезу пилотки, доложил Головатюк. Его лицо сияло.
Я кивнул.
— Отлично. Кабан — в головной дозор. Направление движения — по солнцу. Через пару-тройку километров начнутся болота — там остановишься и подождешь меня.
Кабан так же лихо козырнул, отпустил жердь волокуши, которую держал вместе с Иванюшиным, и, сдвинув на грудь новенький ППД со склада, нырнул в заросли. Я махнул рукой:
— Вперед!..
До болот мы добрались через полтора часа. Я объявил привал и забрался на дерево, чтобы осмотреть местность. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилался лес и болота, а далеко впереди, почти у горизонта, в небо тянулись почти неразличимые дымы и еле слышно даже для меня погромыхивало. Похоже, там еще кто-то дрался…
* * *
Дорога через болота оказалась неожиданно легкой. Впрочем, только на мой вкус. Остальные вряд ли бы настаивали на подобном утверждении, которое на самом деле основывалось просто на полном отсутствии у них опыта маршей в подобных условиях. Впрочем, не у всех. Головатюк, судя по всему, такой опыт имел, хотя и он раньше вряд ли передвигался по болотам, таща за собой тяжелогруженую волокушу. Поэтому уже где-то к двум часам пополудни мои подчиненные извозились в грязи чуть ли не по макушку и окончательно вымотались. А значит, пришло время остановиться на очередной привал и основательно перекусить. Тем более что после налета на склад у нас было чем.
На привал мы расположились на длинном, метров триста, и узком острове посреди болот, густо поросшем лесом. Судя по рельефу местности и тому, что я увидел с очередного дерева, мы двигались через довольно узкий болотный язык, далеко вдававшийся в местные леса. И мы его почти пересекли. Во всяком случае, в том направлении практически не было видно открытой воды — только торфяники, поросшие кустарником. Так что теперь между нами и противником раскинулась широкая полоса болот, и, значит, погони можно было не опасаться. Поэтому, едва выбравшись на остров, все сразу расслабились, каковое состояние в условиях боевых действий практически всегда приводит к печальным последствием. И потому я, когда заметил кое-что, что могло бы мне помочь преподать своим людям наглядный урок, не стал торопиться. Сцену надо было обставить подобающе.
Как только все собрались на узкой полянке у обреза воды, которую отыскал Кабан, чрезвычайно довольный этим фактом и даже обустроившийся на бережку, сняв сапоги и развесив по кустам портянки, я негромко скомандовал:
— Головатюк, построй личный состав.
— Слушаюсь, товарищ командир!
Несмотря на мой авторитет, на лицах большинства бойцов, занимающих место в строю, явственно читалось разочарование.
Мол, и так сил уже никаких не осталось, а командир вздумал в строевую подготовку поиграть. Какого черта?!
— Кабан, как твоя фамилия? — с явной благожелательностью в голосе поинтересовался я.
— Шабарин, командир, — расплылся в улыбке Кабан, решив, что я собираюсь объявить ему благодарность или поощрить неким иным образом.
— Рядовой Шабарин, два шага вперед!
Кабан лихо бухнул по траве изгвазданными в грязи сапогами.
— Товарищи бойцы, какое наказание в боевых условиях следует применить к вашему сослуживцу, нерадиво выполнившему боевой приказ и этим поставившему под угрозу не только ваши жизни, но само выполнение боевой задачи? — спросил я, расстегивая кобуру и извлекая ТТ.
Улыбка с лица Кабана сползла, будто старая кожа со змеи. Несколько мгновений над поляной висела тишина, а затем Кабан придушенно просипел:
— Командир, да ведь я…
— Почему вы, рядовой Шабарин, будучи назначены в головной дозор, не выполнили поставленную задачу и не осмотрели остров? А если бы здесь были немцы?
— Так ведь нет же никого! — отчаянно воскликнул побледневший Кабан.
— Никого? — Я повернулся в сторону кустов, на которых еще висели его портянки, поскольку он встал в строй, просто засунув ноги в сапоги, и негромко приказал: — Эй, вы, двое, выйти из кустов!
Несколько мгновений ничего не происходило, а затем ветки зашевелились, и сквозь них продрались две фигуры в такой же, как и у нас, форме и не менее грязные.
Местная форма изготавливается из слабообработанных естественных материалов, которые в моем мире стоили бы буквально целое состояние, но здесь это щегольство приводило к тому, что форма мгновенно загрязнялась. Я повернулся к Кабану и повторил вопрос:
— А если бы здесь были немцы?
Шабарин побледнел. Я коротко скомандовал:
— На колени. Руки за голову!
Кабан сглотнул, напрягся, но затем его плечи опустились, и он выполнил приказ. Я шагнул к нему, взвел ТТ и, приставив ствол пистолета к его коротко стриженой макушке, несколько мгновений держал его там, жестким, но спокойным взглядом обводя напряженные и побелевшие лица остальных, а затем чуть сдвинул дуло ТТ влево и нажал на спусковой крючок. От выстрела Кабан содрогнулся всем телом. Я согнул руку, направив ствол пистолета вверх, и поставил курок на предохранительный взвод.
— Встать, — негромко приказал я.
Кабан тяжело поднялся, зажимая рукой простреленное ухо.
— Будем считать, что здесь и сейчас я промахнулся, — сообщил я подчиненным, убирая ТТ в кобуру. — Но это произошло в первый и последний раз. Если я еще раз уличу кого бы то ни было в пренебрежении долгом — больше сотрясать воздух не буду. Всем понятно?