Но вот по сигналу Озмы Жук-Кувыркун поднялся со своего места и обратился к присяжным с речью. Изъяснялся он донельзя высокопарно, а для пущей важности прохаживался время от времени туда-сюда.
– Ваше королевское высочество и сограждане, – начал он. – Этот умеренных размеров кот, которого вы видите перед собой на скамье подсудимых, обвиняется в том, что вначале умертвил, а затем сожрал жирного поросеночка, принадлежавшего нашей уважаемой правительнице. Вполне возможно, впрочем, что сначала сожрал, а потом уже умертвил. В любом случае совершилось преступление, поражающее своей жестокостью и заслуживающее самого сурового наказания.
– Ты хочешь сказать, что котенка нужно удавить? – ужаснулась Дороти.
– Не перебивай меня, девочка, – надменно осадил ее Кувыркун. – Я выстраиваю мысли в стройном порядке и терпеть не могу, чтобы ктонибудь этот порядок нарушал и путал.
– Если мысли стоящие, их никто не спутает, – очень серьезно заметил Страшила. – Вот мои мысли, например…
– У нас здесь суд над мыслями или над котами? – перебил его Кувыркун.
– У нас суд над одним-единственным котенком, – ответил Страшила, – а выслушивать самодовольную болтовню – наказание для всех.
– Пусть говорит общественный обвинитель, – потребовала Озма со своего трона, – а я попрошу, чтобы ему никто не мешал.
– Преступник, сидящий сейчас перед нами и лижущий лапу, – снова заговорил Жук-Кувыркун, – уже давно желал слопать поросеночка, который размерами не более мыши. И вот он осуществил свой подлый план, удовлетворил свою низменную потребность в свинине. Очами воображения я вижу…
– Чего? – не понял Страшила.
– Я вижу очами воображения…
– У воображения нет очей, – заявил Страшила, – оно отродясь слепое.
– Ваше высочество! – вскричал Кувыркун, обращаясь к Озме. – Есть у воображения очи или нет?
– Если и есть, то они сами невидимы, – сказала Озма.
– Точно так, – согласился Жук-Кувыркун с поклоном. – Так вот, повторяю, очами своего воображения я вижу, как преступник тайно крадется в комнату нашей Озмы и прячется там, дожидаясь, пока принцесса не выйдет и не прикроет за собой дверь. Наконец убийца остается наедине с беспомощной жертвой, жирненьким поросеночком – и вот я вижу, как он набрасывается на невинную крошку и пожирает ее.
– Ты все это видишь очами воображения? – спросил Страшила.
– Конечно, чем же еще? Я убежден, что именно так все и происходило, тем более что поросенок до сих пор не найден.
– А я полагаю, что если бы вместо поросенка исчез кот, ты бы очами воображения увидел, как поросенок пожирает кота, – съязвил Страшила.
– Вполне возможно, – не возражал Жук-Кувыркун. – А теперь, сограждане и уважаемые присяжные, я утверждаю, что такое тяжкое преступление заслуживает смертной казни, а в случае с преступником столь злостным, как тот, что сидит сейчас перед вами – и как раз умывается лапкой, – смертная казнь должна быть приведена в исполнение не менее девяти раз.
Оратор сел. Раздались аплодисменты. Принцесса сказала строгим голосом:
– Подсудимый, что вы можете сказать в свое оправдание? Признаете вы себя виновным или нет?
– Уж это вам решать, – ответил Эврика. – Если докажете, что виновен, я готов умереть хоть девять раз. Но увиденное очами воображения – еще не доказательство, тем более что у Жука-Кувыркуна воображения нет вообще.
– Не тебе судить, мой дорогой, – остановила его Дороти.
Тут встал Железный Дровосек и заявил:
– Уважаемые присяжные и сердечно любимая Озма! Прошу вас не судить подсудимого кота слишком строго. Я думаю, он ни в чем не виноват: не считать же убийством обыкновенный завтрак. Эврика – любимец милой девочки, чьей добротой и благородством мы все восхищаемся. Взгляните на него: как блещут умом эти глазки (при этом Эврика сонно сощурился), как приветлива эта мордашка (Эврика фыркнул и оскалил зубы), как мягки эти лапки (Эврика обнажил когти и стал ими царапать решетку клетки)! Разве можно поверить, чтобы столь нежное создание могло съесть своего ближнего? Нет и тысячу раз нет!
– Эй, там, короче! – вмешался вдруг Эврика. – Ты слишком много болтаешь!
– Я же пытаюсь тебя защищать! – возмутился Железный Дровосек.
– Тогда говори с толком, – отрезал котенок. – Скажи им, что с моей стороны было бы очень глупо есть поросенка. Нетрудно сообразить, какой из-за этого поднялся бы шум. И не пытайся изобразить дело так, будто я настолько невинен, что отказался бы закусить поросятиной, если бы мог это сделать безнаказанно. Не отказался бы, уж ты мне поверь!
– Я тебе верю, – ответил Железный Дровосек. – Сам-то я никогда ничего не ем и не имею личного опыта в этих делах. Тем не менее, приняв во внимание вышесказанное, друзья присяжные, я убежден, что вы сочтете обвинения, выдвинутые против котенка, ложными и постановите немедленно отпустить его на свободу.
Когда Железный Дровосек сел, не раздалось ни одного хлопка. Его доводы никого не убедили: в невиновность Эврики мало кто верил. Что касается присяжных, то, пошептавшись между собой несколько минут, они заявили, что от имени всех выступит Голодный Тигр. Огромный зверь медленно поднялся и произнес: