А чего, и перетащит! Он ведь теперь совсем не бедняк: в санях столько тканей, что город одеть можно — да тканей не дешевых. У него пять золотых и три серебра в левом валенке, по мелочам тоже кое-что есть. Выкупит!
Эх, хорошее все-таки дело — воинское ремесло. И непостижимо доходное. Нужно узнать, ходит ли в бранные походы его новый господин, и если ходит — обязательно напроситься к нему в кнехты.
Часть вторая. ЛАПА ДЕМОНА
Глава 1. КАУШТИН ЛУГ
Раненая нога была плотно затянута в лубки: уложена в корытце из снятой с тонкого деревца кленовой коры, и перевязана поверх этого тряпками. Ходить с таким устройством, естественно, весьма сложно, а потому большую часть времени Юля валялась на набитом сеном тюфяке, глядя в дощатый потолок, и в полной мере вкушала доступные в шестнадцатом веке удовольствия: телевизора нет, радио нет, из книг имеются только молитвенники, и даже в окно не посмотреть — оно затянуто непрозрачной, похожей на пергамент пленкой.
Для разнообразия удавалось только крутиться с боку на бок, или пытаться заснуть — но она и так успела выспаться на десять лет вперед.
К раненой воительнице в доме привыкли, но это не значило, что хоть кто-то сидел с нею в светелке: у всех хватало работы и по дому, и по хозяйству. От беспримерной тоски девушка готова была на все — даже, по образцу далеких прабабушек, заняться вышиванием и плетением кружев, но не умела толком ни того, ни другого. Оттого появлению в светелке рыжего сына Евдокима Батова обрадовалась она от души.
— Здоровья тебе, боярыня, — низко поклонился он в дверях.
— О, Варлам?! — попыталась Юля сесть в постели. — Ты же с армией уходил?
— Нагнали мы ливонцев у Варяжского моря, — рассказал воин. — Посекли всех. Семен Прокофьевич ополчение сразу и распустил. Домой мы возвращались, вот я к тебе заехать и решил.
— Вот паразит! — охнула девушка. — Вот гад! Да нет, я не про тебя, Варлам, я про Росина. Ты значит, смог заехать по дороге, а он, гад не стал? Да ты заходи, не стой в дверях. Присаживайся…
Она немного сдвинула замотанную в лубок ногу, освобождая место.
— Благодарствую, боярыня, постель тебе обмочить боюсь.
— Чего-чего? — развеселилась Юля.
— Доспех холодный, потечет скоро.
Только теперь девушка обратила внимание на ажурную изморозь, покрывающую нагрудные пластины бахтерца и налипшую на стальные колечки кольчуги. Она поняла, что по мере согревания металла изморозь сперва превратится в воду, а потом начнет капать на пол.
— Какой ты морозный, боярин!
— А про боярина Константина ты зря наговариваешь. Добычу мы взяли большую. Он, видать, ее к вам в Каушту повез.
— Вот паразит! — еще больше возмутилась Юля.
— Вот паразит! — еще больше возмутилась Юля. — Как в драку, значит, меня первую суют, а как добро делить — так побоку! Ну, Росин, ну, президент! Я ему ухо-то к столбу точно пришпилю!
— А хочешь, я тебя в Каушту отвезу? — неожиданно предложил боярин.
— Нет, не хочу. Я для тебя какое-нибудь другое желание придумаю.
— То не за зарок свой, — улыбнулся воин. — Я тебя просто так отвезу.
— А на чем? С моей-то ногой…
— Конь у меня заводной с собой. Спешить ноне некуда, я тебя на нем и доставлю.
— Так… — девушка опять задумчиво посмотрела на ногу, а потом решительно махнула рукой: — Вези!
Выехали они следующим утром. Боярин Варлам перевесил чересседельные сумки к себе, расстелил на спину заводного коня попону, положил Юлю ему на спину головой на круп, накрыл большой мохнатой медвежьей шкурой. Через шею жеребца перекинул широкий ремень, за который и закрепил лубок сломанной ноги.
— Так хорошо?
— На землю не скачусь?
— Не, — улыбнулся, оглаживая бороду, боярин. — Жеребец, он бабу чует, брыкать под ней не станет. Ластиться начнет. Так удобно тебе, боярыня?
— В общем, нормально, — признала девушка. — Как в поезде на верхней полке. Правда, полка немного уже будет. И потверже. И холодная. Но зато ровная.
— Это полати, что ли? — уточнил боярин.
— А что такое «полати»?
Сын Евдокима Батова с некоторым недоумением приподнял брови, потом молча поднялся в седло и взял в спрятанную в меховую рукавицу руку повод ее жеребца.
На улице стоял яркий солнечный день — совершенно чистое прозрачное небо, звенящий мороз, искрящийся множеством синих точечек наст. А под шкурой на мерно покачивающейся спине коня было тепло и уютно, и можно спокойно наблюдать за медленно проплывающими мимо заснеженными елями и высоко-высоко забросившими свои куцые растопыренные сучья соснами.
— Боярыня, а где ты так стрелять научилась? — поинтересовался воин.
— Если я начну рассказывать тебе про детскую спортивную секцию, спортивно-юношескую школу и всякого рода сборы, то это получится очень долго и нудно, Варлам. К тому же, подозреваю, кроме слов «лук» и «тетива» ты все равно ничего не разберешь. Сам-то где тренировался?
— Не знаю, боярыня, — пожал плечами ратник. — Сколько помню себя, всегда стрелял. Маленьким, помню, у меня лук свой был, и сабелька. Но мне моя не нравилась, больно маленькая. Я все время отцовскую пытался утащить. Схвачу, и с нею на двор, — он усмехнулся. — Все собаки как меня с саблей-то увидят, по щелям прятались. Вроде не зарубил ни одной, но все равно боялись.