«Ага! — подумал Богдан. — Кацумаха! Это я удачно зашел!»
Хаджипавлов гадливо, интеллигентно поморщился.
— Наши нравы… — пробормотал он.
— Нотре мер…
— И я-то как раз писал о том, что против голубчиков вроде вас очень даже пригодилось бы что-нибудь вроде пиявок!
— Лё бу-бу-бу…
— Лайк личиз…
— Охо-хо-хо! — вдруг захохотал английский голос, когда перевод иссяк.
— Вы пьяны, Ленхотеп, — сказал Хаджипавлов. — Как, впрочем, всегда пьяны все хемунису.
— …Олл хемыонистс…
— Охо-хо-хо-хо! Уот э вандэрфул скэндал!
— Эдик, ты про пьянство лучше бы уж помалкивал в тряпочку. Я-то помню, я ж преподавал вам в литучилище! От тебя каждый день прям с утра несло эрготоу!
— Уйдемте, господа. У нас траур, а эти животные только веселятся.
— Лез анималь…
— Энималз…
— Мои дье!
— Охо-хо-хо-хо!!
— Нет, постой! Постой, Эдик! — Грузный Кацумаха, поднявшись, загородил проход. — Пусть-ка твои гокэ объяснят, почему это им оружие нужно, а нам не нужно!
— Лё бу-бу-бу…
— Э-э… профессор говорит, это совершенно естественно. Западной цивилизации оружие необходимо для защиты, а Ордуси не от кого защищаться, и потому ей совершенно незачем иметь современные вооружения.
— Интересный поворот мозгов! Нам не от кого, а им есть от кого?
— Профессор говорит, что от Ордуси, разумеется.
— Почему?
— Профессор говорит, потому, что у Ордуси есть оружие.
— Но у них ведь тоже есть оружие, так, стало быть, нам тоже надо от них защищаться?
— Профессор говорит, что оружие в его стране предназначено только для защиты, и поэтому от него совсем не надо защищаться.
— А ему не приходит в голову, что и у нас оружие предназначено тоже только для защиты?
— Профессор говорит, чтобы принять такую точку зрения, нужна гораздо большая степень доверия между нашими странами.
— А чтобы нам верить им, стало быть, доверие не нужно?
— Профессор говорит, что только слепой может не верить очевидности.
— А чтобы нам верить им, стало быть, доверие не нужно?
— Профессор говорит, что только слепой может не верить очевидности.
— А с головкой у твоего профессора все в порядке?
— А литл бит оф ку-ку ин хиз хэд…
— О-хо-хо-хо!
— Так вот слушай, Эдик…
— Я вам не Эдик!
— …и пусть твой толмач это все растолкует как следует твоему профессору. Ордуси нужно всякое оружие, потому что нельзя, чтоб у одних было, а у других не было. И я об этом написал! Я! И я тебя еще выведу на чистую воду!
— Вы отвратительно и подло украли у меня идею, Ленхотеп, и бездарно испортили ее осуществление. Всей культурной Ордуси это совершенно очевидно. Взяться за подобную тему и свести все к вульгарному воспеванию первобытного, пещерного милитаризма — на это способны только хемунису!
— Ах, подумайте-ка! Сейчас со стыда скрозь землю провалюсь! А воспевать предательство — на это годятся только баку, сами-то ничего придумать не могут, знай себе лишь воруют да оплевывают то, что придумано другими!
«Пресвятая Богородица, как им не стыдно, — подумал Богдан. — Позорище, честное слово. Варварее варваров…» Он покосился на чернокудрую предвестницу обеих своих любимых и невольно передернулся: все это происходило у нее на глазах. Какой ерундой, мелкой и никчемной, мелочной и нечеловеколюбивой, занимаются люди порой на глазах у вечного… у любви, грусти, взросления и старения… На глазах у жизни.
На ссорящихся смотрели из-за дальних столиков. Кто весело, ровно на бесплатное скоморошье представление; кто удивленно, кто — гадливо. А были такие, кто старательно не смотрел, углубившись в тарелки, чашки с кофеем или бокалы; мелькали и постукивали старательные ножи, вилки и палочки, отгораживая от разворачивающегося действа тех, кто не желал иметь со склокой хемунису и баку ничего общего.
Богдан единым глотком допил «портвешок», поглядел в черные очи ветреницы на стене и мысленно сказал ей: «Прощай. Таким, как сегодня, я сюда уже никогда не смогу прийти». Потом поправил очки, пригладил волосы и, поднявшись, решительно шагнул к уже готовящимся взять друг друга за грудки литераторам.
— Преждерожденный Кацумаха, преждерожденный Хаджипавлов! Преждерожденные гокэ! Прошу простить.
Честная компания несколько ошалело воззрилась на него.
— Я зашел сюда сегодня немножко выпить, потому что у меня с Цэдэлэ связаны очень приятные воспоминания юности, — постаравшись улыбнуться как можно более дружелюбно, начал Богдан и на миг покосился в сторону Кова-Леви; но тот, в упор глядя на Богдана, не узнавал его. «Ну надо же…» — обескураженно подумал минфа. Ему очень хотелось спросить профессора, не знает ли тот чего-либо о Жанне, вернулась ли она во Францию, приступила ли к занятиям, написала ли свою работу… да вообще — как она чувствует себя, как живет…
Но профессор не узнавал Богдана.
— Так и чего? — растерянно, но уже без неприязни во взгляде прогудел Кацумаха. — Естественное дело — выпить, а мы-то при чем? Аль угостить хочешь?
— Что вам, собственно, угодно? — холодно осведомился Хаджипавлов.
— Очень удачно, что я вас обоих тут и встретил. Я, видите ли, уполномоченный Управления этического надзора, — он мимоходом предъявил пайцзу, — и мне поручено разобраться, кто прав в вашем споре о плагиате.
Я несказанно благодарен счастливому случаю, который свел меня нынче вечером с вами и который, я надеюсь, позволит без проволочек побеседовать о столь волнующем нас всех предмете.
Честная компания окаменела. Да и остальные разговоры в буфете, казалось, приглохли. Даже буфетчик отвлекся от обслуживания очередного посетителя и косил одним глазком в их сторону.