Домовладелица не относилась ни к той, ни к другой, поэтому плату за жилье Джай частенько задерживал.
Обережник начал лихорадочно сочинять отговорку поубедительнее (в последний раз он сдуру ляпнул, что по дороге домой его ограбили, в результате был не только обруган, но и поднят на смех), как вдруг вспомнил, что на той неделе, находясь в состоянии легкого подпития и сопутствующей широты души, не только вернул хозяйке долг за два месяца, но и внес аванс за следующий (в чем, проспавшись, горько раскаялся).
Что ж ей теперь-то надо?
— Там, у тебя, — не такая уж и старая, но обрюзгшая, похоже, еще в колыбели тетка обличающе ткнула в потолок корявым пальцем, — женщина!
Тон и вид у нее при этом были такие, словно Джай открыл нелегальный бордель, причем на чердаке сиротского приюта.
— Э-э-э… — попытался протянуть время парень. Нет, выдавать незваную гостью за сестру, а себя за монаха, давшего обет целомудрия, он не собирался — все равно не поверит. Проблема (точнее, предмет гордости) заключалась совсем в ином: подружек у него было много, а спрашивать у домохозяйки, как она выглядит, — заклеймить себя гнусным растлителем.
Жинна, конопатая хохотушка? Милая, но глупенькая девушка, уже не раз ставившая его в дурацкое положение. Небось у напарника адрес узнала…
— Ишь, нашел вертихвостку себе под стать! — презрительно оттопырила губу хозяйка. — Приперлась среди ночи, весь дом перебудила, песка на ковры нанесла…
Учитывая, что Джай был ее единственным жильцом, а поименованные коврами половики не рассыпались только благодаря скреплявшей их грязи, особых угрызений совести парень не испытал. Зато в Жинне разуверился. Может, рыжая-бесстыжая Найка, которую он старательно избегал, ибо она вбила себе в голову, что после такого порядочный человек обязан жениться? «Такое» заключалось в двух совместных прогулках по вечерней Орите, на которые парня обрекла собственная тетка (чтоб ей ночью Темного Иггра под кроватью обнаружить!), решившая во что бы то ни стало женить родственничка на «хорошей девушке». Поскольку тетка обещала оставить Джаю небольшое наследство, открыто ей перечить парень не смел, но Найкиного трещащего по швам лифа, томных вздохов и поглаживаний по колену за столом упорно не замечал.
— А еще она, — домовладелица выплевывала слова, как вишневые косточки, без промаха бившие Джая по темечку, — потребовала у меня бадью с горячей водой и два полотенца. Потребовала. У меня !
Нет, Найка вполне могла полаяться с хозяйкой, но мыться в чужом доме ей бы и в голову не пришло. Да и не шибко она это дело уважала, что стало дополнительным поводом для расставания.
Рьеса, дочка управляющего? Надменная брюнетка с барскими замашками, привыкшая к беспрекословному повиновению черни и расценивающая Джая как одну из своих многочисленных игрушек? Она иногда даже забывала, как его зовут, зато молча вытворяла такое…
— Простите, госпожа Индора, этого больше не повт…
— И я, — словно не расслышав, таким ледяным тоном продолжала домовладелица, что Джаю померещилось, будто стены вокруг нее медленно покрываются инеем, — все ей принесла.
— Что? — Споткнувшийся Джай схватился за перила, чтобы не скатиться с лестницы к ногам торжествующей карги.
— Она пообещала, — хозяйка сделала мстительную паузу, — что ты дашь мне шесть медяков!
Нет, Рьеса расплатилась бы сама. И серебром, презрительно кинув его под ноги алчной тетке.
Обережник уже перестал гадать, которая из подружек почтила его своим визитом. Осталось только желание шумно выставить ее вон, а еще лучше — выкинуть из окна. И почему эти девки считают, что «неожиданный» — синоним «приятного»?! Попробуй-ка сам вломись к ним, когда они валяются на постели в драном халате, выщипывают брови или вообще сидят в уборной, обкушавшись слив!
Дрожащими от ярости пальцами расстегнув браслет, Джай стряхнул в горсть остатки бусин, отсчитал хозяйке пять медяков, остальное не глядя сунул в карман и зачастил по лестнице с таким видом, что госпожа Индора предпочла вхолостую захлопнуть рот, а заодно и дверь своей комнаты.
Первое, что увидел переступивший порог обережник, — валяющийся на полу халат, от которого тянулась цепочка из шляпы с черной вуалькой, веера, сапог, потрепанной кожаной торбы и кучи не поддающихся опознанию тряпок.
Из незнакомок женского пола в комнате была только бадья, куда один гнусный тип высыпал всю ароматическую соль, разболтал в воде полфлакона дорогущего пенящегося мыла, приберегаемого для визитов Рьесы, и разлегся во всем этом великолепии.
— Ах ты.. т-ты…
— Я видет’, что твой радост’ не имет’ слов, о неподкупный бдун оритский улица! — с блаженно прикрытыми глазами промурлыкал горец, по подбородок сползая в воду. Лежащий рядом кошак приветственно вильнул Джаю хвостом.
— А ну пошел вон, гаденыш!!! — окончательно взбеленился обережник и, подскочив к бадье, попытался выдернуть оттуда «даму» за косу.
Дохлый номер! Причем горец ухитрялся не только незаметно, однако весьма успешно упираться всеми конечностями, но и «отечески» увещевать, нещадно коверкая слова:
— Слюшай, дарагой, зачэм сэрдишься?! Вода теплый, бадья балшой, мэста всэм хватыт! Кстаты, мэня ЭрТар завут, а ты?…