Но сначала нужно кое-что сделать.
Пэм, похоже, удалось взять себя в руки, и он повел ее внутрь здания. Сирены звучали уже ближе.
— Зачем мы возвращаемся? — спросила Пэм, когда они добрались до площадки третьего этажа.
А дело было в том, что Малоун вспомнил слова, сказанные Хаддадом перед тем, как началась стрельба: «Ты многому меня научил. Я помню все твои уроки и до последнего дня старался следовать им неотступно. В том числе и относительно того, как сберечь самое важное». Когда Малоун спрятал Хаддада, он научил его держать все самое важное в собранном виде и наготове — на тот случай, если придется спешно спасаться бегством. Теперь настало время проверить, усвоил ли Хаддад эту науку.
Они вошли в квартиру.
— Отправляйся на кухню и найди чистое полотенце, — сказал он, — а я пока займусь делами.
У них в запасе оставалось две или три минуты.
Малоун кинулся в спальню. Пол тесной, не больше его собственной спальни в Копенгагене, комнаты был завален давно не читанными книгами и бумагами, постель была не убрана, прикроватные тумбочки и шкафчики напоминали лотки на блошином рынке. Стены и здесь были увешаны картами Израиля — старинными и современными, но рассматривать их у Малоуна не было времени.
Надеясь на то, что инстинкт не подвел его, Малоун опустился на колени и стал шарить рукой под кроватью.
Хаддад звонил на Ближний Восток, зная, что возмездие последует незамедлительно. А когда неизбежное случилось, он не стал уклоняться от схватки, а, наоборот, первым бросился в нее, заранее зная, что ему не выиграть.
Что сказал его друг? «Я знал, что ты придешь». Как глупо! Хаддаду не было никакой нужды приносить себя в жертву. Видимо, старику на протяжении многих десятилетий действительно не давала покоя мысль о когда-то убитом им человеке.
«Это был мой долг по отношению к Хранителю, которого я застрелил. Теперь моя совесть чиста».
Это Малоуну было понятно.
Его рука что-то нащупала. Он ухватил это и вытащил из-под кровати. Предмет оказался кожаным ранцем. Торопливо расстегнув застежки, Малоун обнаружил внутри книгу, три блокнота на спиральной проволоке и четыре свернутые карты. Оставалось надеяться лишь на то, что из всей хранящейся в квартире информации эта была самая важная.
А вот теперь действительно надо было срочно делать ноги.
Малоун кинулся обратно в гостиную. Пэм, прижимая к раненому плечу полотенце, вышла из кухни.
— Коттон… — проговорила она, и в ее голосе он уловил вопросительные интонации.
— Не сейчас!
Закинув ранец на плечо, он вытащил ее из квартиры, успев перед этим взять шаль, лежавшую на спинке кресла. Они поспешно спустились по лестнице.
— Как твое плечо? — спросил Малоун, когда они вышли на тротуар.
— Жить буду, — ответила женщина. — Послушай, Коттон…
Сирены надрывались уже в квартале от дома. Он набросил шаль на плечи Пэм, чтобы скрыть рану.
Неторопливо, чтобы не привлекать внимание окружающих, они двинулись по улице.
— Прижимай полотенце к плечу, — сказал он.
Через сотню футов они вышли на бульвар, окунувшись в водоворот незнакомых лиц, с трудом удерживаясь от того, чтобы перейти на бег. Оглянувшись, Малоун увидел машины с проблесковыми маячками, затормозившие перед домом Хаддада.
— Коттон?
— Я знаю! Не будем терять время!
Он действительно знал, о чем хотела спросить его Пэм.
— Коттон?
— Я знаю! Не будем терять время!
Он действительно знал, о чем хотела спросить его Пэм. Он тоже заметил это, когда они вернулись в квартиру. Ни на стене, ни на полу не было следов крови. Не было удушающего порохового запаха смерти.
Тела Евы и Джорджа Хаддада бесследно исчезли.
27
Долина Рейна, 17.15
Сейбр скользил взглядом по высоким берегам реки, вдоль которой тянулась автострада. Эти места изобиловали лиственными лесами, а по склонам холмов спускались виноградники. На протяжении почти семисот лет на самых высоких точках здешних мест стояли крепости Пфальц, Рейнштайн, Зоонек. Миновав коварный изгиб реки у возвышающейся на 194 метра над восточным берегом скалы Лорелеи — опаснейшее место, где испокон веку гибли корабли, — Сейбр увидел круглую башню крепости Бург Катц. Дальше можно было различить темно-желтые, сложенные двести лет назад известняковые стены замка Штольценфельс. Через несколько минут на горизонте показался конечный пункт его путешествия, легко узнаваемые очертания Марксбурга.
Сейбр выехал из Ротенбурга два часа назад и ехал с постоянной скоростью в девяносто миль в час, сбавив ее, только когда проезжал через пригороды Франкфурта, где он попал в обычные для немецкого полудня автомобильные пробки. Оттуда к Кельну вели две дороги: автострада А60 и двухполосное шоссе номер 9, тянущееся вдоль Рейна. Для первой половины пути Сейбр выбрал последнее, но оставшуюся дистанцию собирался проехать по автобану. Поэтому теперь, бросив последний взгляд на средневековые замки, он сбавил скорость и свернул на ответвление, отмеченное голубыми полосками. Это был выезд на шоссе А60.
Оказавшись на скоростной автотрассе, Сейбр перестроился в крайний левый ряд и дал полную скорость. Взятый напрокат «БМВ» взревел и ракетой понесся вперед. По обе стороны дороги тянулись пасторальные пейзажи: холмы, рощи и пастбища.
Он посмотрел в зеркало заднего вида.
«Хвост», серебристый «мерседес», оставался там же, где и был, — на приличном расстоянии, за три машины от него. «Мерседес» мог бы легко оказаться незамеченным, но только не для Сейбра. Он ожидал преследователей, и они не разочаровали, увязавшись за ним от самого Ротенбурга. Интересно, подумалось ему, обнаружили уже тело Ионы в «Баумейстерхаусе»? Смерть Ионы избавила израильтян как минимум от одной проблемы: предательство на Ближнем Востоке неизбежно каралось смертью. С другой стороны, евреи утратили возможность допросить предателя и это могло их разозлить.
Ему нравились немецкие автобаны: отведенные специально для них три широкие полосы, редкие повороты, идеальное дорожное покрытие. Все условия, чтобы гнать и при этом думать о своем. Дорожный знак сообщил Сейбру, что до Кельна осталось восемьдесят два километра. Он прекрасно знал, где находится: к югу от Кобленца и в пятнадцати километрах от Рейна. Он приближался к реке Мозель. Сейбр перестроился в другой ряд.
И посмотрел на четыре других машины, появившихся позади «мерседеса». Наконец-то!
Вот уже девять лет он по приказу Синего Кресла искал Александрийскую библиотеку. Старик был одержим этой идеей. Поначалу Сейбр относился к предприятию с глубочайшим скепсисом, но чем больше он узнавал, тем больше укреплялся во мнении, что цель не такая уж утопическая. А в последнее время он в этом окончательно убедился. Если к ее достижению стремятся израильтяне, это уже о чем-то говорит, а уж Альфред Херманн точно не двинулся умом.
Сейбр успел узнать многое.