— Профессор! А вас я попрошу выбраться на воздух.
Старик, отнюдь еще не немощный, повиновался; ему помогли выбраться в кокпит. Арчи сразу же вогнал на место брандер-щит и наглухо задвинул люк. Теперь кубрик был закрыт. А тем, кто остался снаружи, ничего не мешало.
Даже стоя у борта и держась за леер Ицхак Шадули был ниже, чем Арчи, оставшийся в кокпите. Седые волосы старика трепались на ветерке, а изрядно ношенные брюки пузырились на коленях. Профессор, кажется, понял что его ожидает. Он не паниковал и не трясся. Он просто печально смотрел вдаль, на невидимый отсюда берег. На подернутый дымкой горизонт.
— Все равно, — проскрипел Шадули, — это прекрасный мир. Хоть и населяют его несчастные люди.
— Мне кажется, своей работой вы сделали мир еще несчастнее, профессор, — глухо заметил Арчи, вынимая нож.
— Ни черта вы не понимаете, молодой человек. Ни черта. Человек сто в этом несчастном мире понимают, насколько этот мир несчастен. Вряд ли больше ста.
— И кто же эти люди? — сдержанно поинтересовался Арчи.
— Ученые. Старые грибы, вроде меня. Все, кто пожил достаточно долго и сумел понять достаточно много.
— Зачем вы делали волков для Варги, профессор? — в лоб спросил Арчи. — Уж не затем ли, чтобы сделать мир еще несчастнее?
Шадули неожиданно рассмеялся, словно Арчи сморозил несусветную глупость.
В этот миг люк, сухо шорхнув в пазах, отъехал к основанию мачты и из кубрика показалась рука с иглометом. Рука гуляла и подрагивала. Генрих выстрелил мгновенно и, естественно попал — у него рука гулять и не думала. Горе-стрелок заполошно взвыл и, грохоча, обрушился с трапа; игломет, вышибленный из кулака, застучал по палубе и чуть не соскользнул за борт.
— В следующий раз буду стрелять в голову, — предупредил Генрих. — Если еще есть оружие лучше сразу выбрасывайте.
В кокпит вылетел еще один игломет, такой же миниатюрный, на четыре иглы.
— Все, больше нет, — срывающимся голосом сообщили изнутри.
— Закрыть люк, — велел Генрих.
Люк закрылся.
Профессор прекратил созерцать дали и повернулся лицом к Арчи.
— Их… тоже?
Арчи кивнул. Только кивнул.
Что-то заставляло его медлить, заставляло говорить с этим миниатюрным аморфом, годящимся Арчи что в отцы, что в деды.
— Ну, меня — понятно. А их-то за что?
— Они видели, как вы сделали волков для Саймона Варги. Есть риск, что они сумеют повторить это.
Шадули пожевал вялыми старческими губами.
— Молодой человек, чтобы вырастить матрицу на базе готовой генетической вытяжки хватит знаний биолога-старшекурсника. А уж вырастить клона сможет и школьник, если хоть раз открывал соответствующий учебник.
— У меня приказ, профессор. А приказы я не обсуждаю. Я их выполняю, даже если мне самому противно.
— А вам противно? — с интересом спросил Шадули. — Черт возьми, мир еще несчастнее, чем я надеялся! Молодой человек, вы ведь можете с ума сойти, если убьете всех нас. Вам себя не жалко? Вы сойдете с ума ради пустоты. Ради призрака, в которого все верят, но которого никогда не было. Впрочем, чего это я…
Арчи в первый миг хотел сказать, что убивать ему уже приходилось, но вместо этого зачем-то попросил:
— А нельзя ли поподробнее насчет призраков?
Шадули насупился и отвернулся.
— Подите к черту, душегуб. Давайте, доставайте свой самострел или что там у вас.
— И все таки? — настаивал Арчи.
— Таким как вы — все равно не понять.
Арчи сглотнул и заметил:
— Может быть, как раз именно я и пойму…
Наверное, в голосе агента де Шертарини прозвучало нечто такое, что заставило Ицхака Шадули пересмотреть свое мнение.
Старик повернулся и долго-долго глядел Арчи в глаза.
Что-то он там разглядел. Может быть, боль. Может быть, тоску. А может быть — веру.
Во всяком случае, он начал рассказывать.
— Мне не страшно было делать волков для Саймона Варги, потому что человечество всегда было и остается доселе цивилизацией хищников. Мы волки, молодой человек. И вы волк, и я волк, и в комнате на этом катере все волки, и любой человек на Земле остается волком. Ген хищника, ген волка — это сущий бред, для любого мало-мальски сведущего генетика это очевидно. Биокоррекция тысяча семьсот восемьдесят четвертого года была отчасти грандиозной мистификацией, отчасти — глобальным сбором генетического материала. Ну, еще массовой прививкой от эпидемии энтерита.
— То есть, как это бред? — не понял Арчи.
Шадули устало махнул рукой:
— За агрессивность не может отвечать один ген. Это размытый признак, это не программируется. Во всяком случае, я бы не взялся. Как бы вам попонятнее объяснить… Это все равно что путем генной инженерии отучать людей кушать мацу или крендели с повидлом. Потому и бред.
— Отчего же генетикам не рассказать об этом миру, если это очевидно? — недоуменно спросил Арчи.
— Видите ли, в том-то и состоит гениальность группы, которая затеяла и провела биокоррекцию.
Несколько поистине виртуозных ученых состряпали достаточно убедительное научное обоснование. Неверное по сути, не работающее, но выглядящее невероятно убедительно и правдоподобно. Подавляющее число биологов в него и верят. Понять что оно ложно сумели лишь те самые сто человек в мире, о которых я недавно упоминал. Для этого нужно полвека жить наукой и разбираться во многих вещах… ну, хотя бы, как я. Любой, совершенно любой человек на Земле в состоянии убить ближнего своего. И одного, и двоих, и десяток. Никаких обоснованных препятствий для этого нет. Просто наш мир так устроен, что люди верят: убьешь — сойдешь с ума. По настоящему верят. Поэтому и сходят. Самовнушение в масштабах планеты. Просто и жутко, потому и работает уже двести лет. Вы, вот, к примеру, уже убивали людей?
— Убивал, — честно признался Арчи.