«Твоя настойчивость вызывает сочувствие, но убить меня невозможно. Я бессмертен, и с этим ты ничего не сможешь поделать. Тебе не достанется ни единого глотка моей крови. И ни единого шанса выжить у тебя не будет. Поэтому подумай как следует».
«Тут не о чем думать, — отрезал я. — Я хочу тебя убить. Это все».
«Ладно, посмотрим, — неожиданно сказал Лойсо. — Может быть, я тебя все-таки убью, если уж так неймется. Иногда надо делать людям подарки».
После столь обнадеживающего обещания Лойсо исчез из моего сознания, и я не стал связываться с ним снова. Эта, можно сказать, дружеская беседа почему-то совершенно меня вымотала. Если бы Лойсо заявился ко мне прямо сейчас, я бы вряд ли нашел в себе силы поднять руку, о прочем уж и не говорю.
Но он не заявился. Зато прислал мне зов — ночью, когда я лежал на спине, глядя в потолок, и, забыв обо всем на свете, медленно вдыхал и выдыхал воздух. Его появление оказалось полной неожиданностью. К нападению я уже был более-менее готов, а вот к необходимости поддерживать беседу — нет.
«Днем у меня не было времени с тобой болтать, — сказал он. — Теперь есть. Нынче ночью у меня никаких развлечений. Поэтому будем говорить. Мне интересно».
«Что может быть интересного в болтовне? — вполне искренне огрызнулся я. — Лучше приходи. Будешь развлекать меня разговорами, чтобы не было скучно грызть твою глотку».
«А ты забавный, — обрадовался Лойсо. — Только знаешь что? Кончай придуриваться. Я вижу тебя насквозь. И знаю, что ты вовсе не такой безумный болван, каким зачем-то притворяешься. Ты давно держишь свое безумие под контролем, это совершенно очевидно. Не знаю, из каких соображений ты продолжаешь ломать комедию, но со мной этот номер не пройдет. Только удовольствие упустишь. Я имею в виду, удовольствие от беседы. Что касается моей глотки, она тебе не по зубам, причем ты сам это прекрасно понимаешь. Но зачем-то упорствуешь, как будто и правда безумен».
Он меня раскусил, что тут скажешь. Оставалось одно — стать искренним. Не до конца, конечно, до какого-то предела, но только искренность могла сейчас спасти ситуацию.
«А я действительно безумен. Тот факт, что я это контролирую, ничего не меняет. Поэтому я не прикидываюсь, а просто иногда отпускаю себя на волю. Почему нет? Это — желанный отдых».
«Вот это я как раз могу понять. Я тоже иногда отпускаю себя на волю, — сказал Лойсо. Помолчал и добавил: — Но не слишком часто».
«Интересные дела», — откликнулся я.
Потому что не знал, что тут еще можно сказать.
«Как раз не слишком. Есть вещи и поинтереснее, даже в этом Мире, который, по правде сказать, скучен чрезвычайно».
Мир не казался мне скучным — ни в ту пору, ни сейчас, вообще никогда. Прежде чем с легким сердцем объявить его таковым, мне бы понадобилось как минимум перелопатить содержимое всех библиотек, публичных и приватных, побывать во всех городах и пересечь все континенты, завоевать Арварох, потом уступить его в сражении новому завоевателю и бежать, прихватив с собой нескольких верных друзей и сундук, набитый драгоценными жуками, поступить на службу к укумбийским пиратам, сделать карьеру при дворе куманского халифа, рыбачить в Ташере и торговать рабами на границе Великой Красной пустыни, поучиться в нескольких университетах, основать и возглавить хотя бы один орден и, конечно, обязательно найти свою Тень и поглядеть, что из этого выйдет. Если бы ни одно из перечисленных действий не показалось бы мне увлекательным, я бы с чистым сердцем согласился с Лойсо. Но и возражать ему я не стал. Что толку?
«Ты стал безумным после того, как выпил воду из орденских аквариумов? — спросил тем временем Лойсо. — В свое время, три дюжины, что ли, лет назад, об этом много судачили. Самая смешная история в череде дурацких саг об охоте за силой. Лихо ты обстряпал это дельце!»
Он говорил со мной насмешливо, но и одобрительно, совсем как Чиффа. То ли эти двое были похожи, то ли я сам был таков, что опытный, могущественный человек не мог реагировать на меня иначе. В любом случае меня это изрядно бесило — в те редкие моменты, когда я не давал себе труд помнить, что на самом деле мне все равно.
«Я раньше сам думал, что все дело в избытке силы. Но теперь понимаю, что это не совсем так. Когда я выпил воду из орденских аквариумов, я просто окончательно утратил контроль, — сказал я. — В остальном все осталось как прежде. Думаю, я таким и родился».
«Никто не рождается безумным. Это Сердце Мира сводит нас с ума. Кого-то раньше, кого-то позже. Восприимчивый, чуткий к магии человек не может сохранить здесь рассудок. Никчемный тупица — да, пожалуй. Если, конечно, считать это убожество рассудком».
Беседа становилась все увлекательней. Я уже не слишком огорчался, что не могу вот так сразу добиться своего и заставить Лойсо ввязаться в драку. Уж больно интересные вещи он рассказывает. Но тут удовольствие и закончилось.
«У меня тут внезапно наметились кое-какие дела, — внезапно сказал Лойсо. — Потом как-нибудь продолжим разговор. Расскажу тебе, как я сам сошел с ума. И, может быть, подскажу, как с этим можно справиться. Сперва научить уму-разуму и только потом убить — это будет одно из самых бессмысленных, а потому прекрасных деяний моей жизни. Но на порцию моей крови все же не рассчитывай. Так далеко мое великодушие не зайдет. И свои Перчатки Смерти можешь пока снимать перед сном. Я за тобой не приду. Не сейчас».