Такого поворота я не ожидал.
— Чему, интересно, ты собираешься меня учить?
— Всему, что умею, — безмятежно ответил он. — Например, как приманить в удобное тебе место любого, кого пожелаешь, — да хоть самого Короля. Придет как миленький, не сомневайся. Причем будет думать, что делает это по доброй воле, исполняя собственный каприз.
— Это как ты меня сюда заманил?
— Ну да. Есть еще великое множество вещей, рассказывать о которых бессмысленно, их надо делать. Но тебе понравится, не сомневайся.
Удивительное дело, но я и не сомневался. Чутье подсказывало мне, что он не врет и не хитрит. А я привык доверять в такого рода вопросах собственному инстинкту; в любом случае иных советчиков у меня не было.
Какое-то время мы оба молчали. Я почувствовал себя усталым и сбитым с толку и сам, не дожидаясь напоминаний, снова принялся ритмично дышать. Чиффа поглядел на меня с нескрываемым удивлением. Столь разумного поступка он от меня явно не ожидал.
— Постарайся расслабиться, — наконец сказал он. — Я понимаю, что обстановка не та, да и поза у тебя не самая удобная, но все-таки постарайся. Если ты будешь оставаться в напряжении, пользы от упражнения будет гораздо меньше.
Если ты будешь оставаться в напряжении, пользы от упражнения будет гораздо меньше.
Я попробовал последовать его совету. Не сказать, чтобы успешно, чего-чего, а расслабляться я никогда прежде не умел. Но дополнительный эффект тем не менее почувствовал. Уже потом, много позже, проанализировав и обобщив весь свой опыт, я обнаружил, что поначалу любая практика дается легко и приносит ошеломительные результаты, настоящие трудности начинаются потом. Требуются великие усилия, чтобы их преодолеть и достичь результатов, хоть немного сходных с первоначальными. Получается, что первые успехи даются нам словно бы взаймы, чтобы заинтересовать и раззадорить. Более внятных объяснений этого механизма у меня нет. И конечно, о нем лучше бы знать с самого начала, чтобы в дальнейшем избежать ненужных разочарований.
Но вернемся к моей истории.
— Объясни еще раз, — сказал я, когда дела мои более-менее поправились. — Я все-таки не понимаю, каков твой настоящий интерес? Ну, выучишь ты меня всему, что умеешь, и что дальше? Чего ты от меня потребуешь взамен?
— Только твою жизнь, — он пожал плечами и демонстративно, как мне показалось, зевнул, словно я заставлял его пересказывать азбучные истины. — Постарайся, пожалуйста, не понять меня превратно. Я не попрошу тебя лечь и умереть, когда придет время. Так просто ты не отделаешься. Мне от тебя нужно гораздо больше. В частности, чтобы ты жил, как тебе подобает, а не бродягой беспутным, как сейчас.
— Но это выгодно мне, а не тебе, — заметил я.
— Выгодно? — Чиффа почти удивился. — Прости, я тебя не понял. Как-то не сообразил, что может быть и такая постановка вопроса. Ладно, давай поговорим о выгоде. Если я скажу, что тебе придется взять на себя часть моей работы, это будет удовлетворительный ответ?
— Не думаю. Если хотя бы половина того, что о тебе рассказывают, правда, ты и сам неплохо справляешься.
— Пока справляюсь. Но дел с каждым годом становится все больше, это тоже надо учитывать.
— То есть я должен буду на тебя работать? Нет, так не пойдет. Прислугой я не стану.
— О грешные магистры! — вздохнул Чиффа. — Невозможный ты все-таки человек. Никто не собирается делать из тебя прислугу. Это было бы просто глупо, поскольку ты совершенно не подходишь для такой роли. Работать будешь сам на себя и больше ни на кого. Считай, что мы просто договоримся и поделим заказы. Такая постановка вопроса не кажется тебе оскорбительной?
Я подумал и решил, что, пожалуй, не кажется. У Кеттарийского Охотника была прекрасная репутация. Его боялись, ему завидовали, с ним никто не хотел связываться. Работать с ним уж всяко почетней, чем быть младшим магистром какого-нибудь ордена. Или даже старшим. Да и моя собственная нынешняя участь, как бы я ни пыжился, была куда менее привлекательной.
— Только не вздумай никому рассказывать, что я твой ученик, — наконец решил я. — Я не для того из ордена уходил. В мои годы у кого-то учиться — стыдно.
— Что действительно стыдно, так это не учиться, и годы тут совершенно ни при чем, — туманно сказал Чиффа. — Впрочем, могу дать тебе честное слово, что никогда, ни при каких обстоятельствах не назову тебя учеником. Могу даже время от времени прилюдно называть тебя своим учителем, если это сделает тебя счастливым.
— Нет, это не нужно, — отказался я. — Такая ложь унизительна для нас обоих.
— Договорились. Поскольку скоро рассвет и трава понемногу становится мокрой, предлагаю продолжить беседу у меня дома.
Поскольку скоро рассвет и трава понемногу становится мокрой, предлагаю продолжить беседу у меня дома. Окажи мне честь, сэр Рыбник, будь моим гостем.
— Гостем? — уточнил я. — Не пленником?
— Моим пленником ты уже был, — отмахнулся он. — И нам обоим это не слишком понравилось, так незачем повторять.
— Ты надо мной смеешься?
— Скорее над собой. И над ситуацией в целом. А в тебе нет ничего смешного, к моему величайшему сожалению.
Почему «к сожалению», я так и не понял, но его признание мне понравилось. Быть смешным я совсем не хотел.