— Ага, — удовлетворенно произнес все тот же голос за моей спиной. — Не такой ты безумец, как может показаться. С разумом твоим все в полном порядке, еще получше, чем у большинства моих знакомых, просто ему давно не давали воли. Ты же сам и не давал, а это, как видишь, дело поправимое… Удивительно все-таки, что в ордене Дырявой Чаши вас не научили успокаивать себя дыханием. И вообще ни в одном ордене послушников не учат правильно дышать — о какой магии после этого может идти речь?! Как можно браться за колдовство человеку, который не умеет управиться с собственным телом и разумом? Вот чего я никогда не пойму.
Чем больше он говорил, тем тверже я убеждался, что все-таки имею дело с человеком. Вряд ли неведомое, непостижимое существо, которым мне сперва казался невидимка, стало бы столь охотно злословить на чужой счет, очень уж это по-человечески. Правда, оставалось загадкой, почему незнакомец меня не убил. Но я полагал, что в ближайшее время это прояснится. Такие болтливые люди обычно охотно рассказывают о своих намерениях посторонним, в том числе и своим жертвам. Последним — особенно охотно, насколько я успел изучить эту породу.
— Ладно, теперь можно и познакомиться, — объявил мой невидимый собеседник. — И поговорить о делах, пока ты более-менее соображаешь.
Я по-прежнему не мог двигаться, даже голову повернуть, но он сам обошел меня и уселся на траву прямо у моих ног, так что я смог наконец увидеть его лицо.
Я по-прежнему не мог двигаться, даже голову повернуть, но он сам обошел меня и уселся на траву прямо у моих ног, так что я смог наконец увидеть его лицо.
Нельзя сказать, что зрелище меня обрадовало.
Конечно, я его знал. То есть мы не были представлены, но я прекрасно знал, кто такой Чиффа. Однажды, когда я еще был совсем юным орденским послушником, отец показал мне его в трактире и посоветовал никогда в жизни ни под каким предлогом не садиться за один карточный стол с этим типом. Дескать, он — профессиональный игрок, к тому же знает какой-то древний секрет, благодаря которому обыгрывает даже очень могущественных колдунов, так что пусть себе облапошивает простофиль, а разумным людям ни к чему становиться посмешищем.
С тех пор многое переменилось. Чиффу стали называть Кеттарийским Охотником, да и профессию он давно сменил. Если верить слухам, наемный убийца из него вышел не менее удачливый, чем игрок. Всем мало-мальски сведущим людям уже было ясно, что этот ловкий провинциал, ни единого дня не принадлежавший ни к одному из орденов, — один из самых опасных и умелых колдунов Соединенного Королевства. Многие могущественные и влиятельные лица прекрасно осознавали, что живы лишь потому, что Чиффе пока никто не заплатил за их смерть — с клиентов он брал запредельно много, и хвала магистрам, что так, а то слишком много нашлось бы желающих свести счеты чужими руками.
Немудрено, что во всех орденах Чиффу ненавидели куда сильнее, чем Короля и Нуфлина Мони Маха, хотя в отличие от них Кеттариец никому не объявлял войну и не раз во всеуслышание заявлял, что никого не считает своим личным врагом, а работает исключительно ради денег.
Убить этого ловкача было моей мечтой — сокровенной и пока недостижимой (временно недостижимой — обычно утешал я себя). Он представлялся мне чем-то вроде великолепного десерта, который я получу когда-нибудь в самом конце трапезы, предварительно напившись крови всех ныне живущих Великих Магистров.
Сам же Чиффа, как выяснилось, вовсе не спешил меня убивать. «Вероятно, за это ему пока не заплатили», — высокомерно подумал я. Но вслух ничего не сказал, и это было столь невероятное для меня проявление сдержанности, что я до сих пор себе удивляюсь.
— Вижу, ты меня знаешь. Тем лучше. Обойдемся без официальной церемонии, сэкономим кучу времени. Для начала хочу сообщить тебе следующее. Ни убивать тебя, ни тем более отпускать восвояси я не намерен. Ты — моя добыча. Догадываюсь, что тебе это не нравится, но тут я ничем помочь не могу, справляйся сам. Я мог бы честно сказать, что это — твоя величайшая удача, но прекрасно понимаю, что ты пока не готов переварить и принять такую концепцию. Ничего, еще успеется.
Чиффа сидел передо мной на земле скрестив ноги и ухмылялся. В городе говорили, что ему лет шестьсот, если не больше, а выглядел он моим ровесником. У него была наглая, хитрая, самодовольная рожа бессмертного существа, которое может сделать все, что пожелает, и ему за это ничего не будет. Словом, он был отвратительным типом — в точности таким, каким я сам всегда хотел стать, просто у него получилось, а у меня — нет. Это делало и без того вполне неприятную ситуацию совершенно невыносимой. Я зарычал.
Кеттариец укоризненно покачал головой.
— Охота же тебе тратить остатки силы на злость, — сказал он. — Посмотри на себя. Ты — развалина, ты уже почти ни на что не годишься. А ведь такой был умный, талантливый мальчик, лучший из своего поколения. Твоя идея насчет кражи орденской воды до сих пор кажется мне остроумной и нетривиальной, но весьма несвоевременной — думаю, теперь ты и сам это понимаешь. Обжорство никому не на пользу, а уж обжорство силой… Хотел бы я знать, как ты себе представлял жизнь после обретения могущества? Впрочем, и так примерно понятно.
Обжорство никому не на пользу, а уж обжорство силой… Хотел бы я знать, как ты себе представлял жизнь после обретения могущества? Впрочем, и так примерно понятно. Голова упирается в небо, в груди бьется бессмертное сердце, у ног копошатся крошечные, никчемные человечишки, вполне пригодные для вылизывания твоих сапог и больше, пожалуй, ни для чего. В каждой руке — труп врага, голова одного уже откушена, второй ждет своего часа, впереди — вечность. Отлично, и что дальше?
Я молчал, поскольку не мог его убить, я и пошевелиться-то не мог, и это по-прежнему было очень неприятно, чем дальше, тем хуже. Не до разговоров.