Князь подошел к пролому, выглянул наружу, изумленно присвистнул: склон земляного вала, подходы к нему и гать были буквально засыпаны телами. Тут полегло не меньше двух сотен ратных людей. Похоже, проскочить наверх чисто, без лишнего шума удалость только первому отряду. Благодаря неожиданности, огневому прикрытию и скорости, с какой они ворвались внутрь. По всем прочим штурмующим бойцам с противоположного вала — того, что за дорогой — непрерывно били из луков. Хотя — глупо считаться. В стычке на валу князь Сакульский из двадцати пяти холопов потерял пятнадцать. Его маленькая дружина опять усохла до десятка ратников вместо положенной по разряду полусотни. Это было куда хуже, нежели пара сломанных ребер.
— А может… — Зверев сделал пару глубоких вдохов и выдохов. — А может, это просто ушиб.
Кованая рать князя Горбатого-Шуйского, зачистив острог, рассыпалась на полусотни и широким охватом двинулась дальше на восток, вылавливая татарских воинов и собирая добычу. Пешим стрельцам и холопам князя Сакульского остался на разорение опустевший поселок. Победители шарили по нему до глубокой темноты и лишь наутро собрались в обратный путь. На тринадцати возках ехали погибшие и раненые, еще на шести — ковры, посуда, бочонки со снедью, сундуки с рухлядью, оружие и броня. Добыча.
Вели обоз полтораста оборванцев — освобожденные рабы, что сидели на цепи у колодцев, были заперты в хлевах и подвалах, валялись связанные на чердаках, как лишнее барахло, убранное на время, чтобы не мешалось под ногами. Глядя на них, Зверев понимал, что все-таки не зря дрался, убивал, терял своих соратников. Он уже вернул свободу многим несчастным — и еще не одна тысяча рабов наконец-то вновь станут людьми после облавы, учиненной боярскими детьми из Большого полка. Ради этого стоило рисковать шкурой и вспарывать басурманские животы. Его совесть была чиста.
* * *
Казань встретила вернувшийся отряд затяжным ливнем. Над городом и окрестностями собрались низкие тяжелые тучи, непрерывно изливающие потоки воды. Истоптанное до земли Арское поле и Царский луг превратились в чавкающее глинистое болото. Ноги при каждом шаге проваливались по колено и не вынимались обратно — на них налипали комья в два-три пуда весом. Лошади не могли пройти от водопоя до лагеря, телеги утонули по самые оси и застряли намертво — хоть бросай их тут навсегда. Пушки почти не стреляли — ни поднести, ни уж тем более подвезти заряды было невозможно, а порох отсыревал на глазах.
К счастью, трофейная татарская юрта была сделана на совесть, и хоть здесь, под крышей, возле выложенного камнями очага, ратники могли обсушиться и отдохнуть. Под несмолкаемый шелест струй батюшка из полка левой руки отпел павших, и на берегу Волги, на красивой поляне между кустами уже облетевшей сирени друзья предали их земле. Вечером, отправив шестерых раненых в далекий путь домой, поредевшая княжеская дружина собралась вокруг очага помянуть павших. Несмотря на грустный повод, настроение у всех было приподнятым. Для холопов Зверева это была первая победа, вознагражденная не просто похвалой, но настоящей добычей — пусть и не очень большой. Молодые ребята живо обсуждали, кто и что послал в подарок своим родителям или подружкам, что оставил, что успел сменять на серебро у крутящихся вокруг армии фень.[]
На закате в юрту заглянул боярин Выродков, поздравил с успешным штурмом, выпил за упокой души честных воинов да мимоходом помянул про очередную беду друзей-князей Серебряного и Шуйского.
[]
На закате в юрту заглянул боярин Выродков, поздравил с успешным штурмом, выпил за упокой души честных воинов да мимоходом помянул про очередную беду друзей-князей Серебряного и Шуйского.
— Ныне на совете государь опять на тебя пальцем указал. Молвил: «Вона князь Сакульский, за что ни возьмется, все у него ладно выходит. Простолюдины не хуже вас воюют, пищали в копейку бьют, острог мощный за полдня одолел. А вы хоть все по уму и делаете, все едино без проку. Две башни взорвали, а толку никакого».
— Две башни? — заинтересовался Зверев. — Я только про одну слышал, про Даурову.
— Ну без водовзводной ногайцы пока обойдутся. Вона какая хлябь окрест. А вчера князья Муралеевы ворота в кремле Казанском подорвали. Иоанн Васильевич на то деяние изрядные надежды возлагал. Мыслил единым штурмом город покорить. Да токмо, как обломки от ворот на землю опали и рати вперед кинулись, вдруг ливень обрушился. Да столь сильный, что на валу иных людей с ног сбивал. Земля склизкой стала, ровно лед, в пролом никому войти не удалось, а кто вошел — тех басурмане побили до смерти. Опосля они срубы в месте пролома поставили да землей засыпали. Не пройти. Государь сызнова Едигеру письмо отослал. Дескать, они люди пришлые, вот бы к себе и возвращались. Пропустим всех без ущербу для чести и имущества. Казань же — древняя булгарская вотчина и по праву наследному Иоанну Васильевичу принадлежит. Но татары опять зело дерзко ответили, а царь за то на князьях сорвался.
— Угу, — кивнул Зверев. — А они теперь на меня косо смотреть станут. Я крайним и окажусь.
— Зато милость государева с тобой.